Чтение романа «Звёздные короли» я сегодня не завершил — к огорчению комсомольцев ограничился пересказом пяти глав. Ещё в школе Черепанов и Степанова вручили мне подписанные открытки. Дома я сложил открытки для мужчин в одну стопку. Но не передал их Иришкиному отцу. Решил, что сделаю это позже.

Вечером я снова прогулялся к приглашённой на февральский школьный концерт работнице тракторного завода. Она жила на улице Ленина — найти её дом не составило труда. Я снова представился посыльным от школьного комитета комсомола. Показал женщине и нарисованные Черепановым портреты физруков.

Женщина указала пальцем на черно-белое лицо Ильи Муромца.

— Это знаю, — сказала она. — Это муж поварихи из нашей заводской столовой. Не помню, как его зовут…

Илья Муромец сегодня получил в свой актив очередной «плюс».

В четверг за завтраком Иришка у меня спросила:

— Ну? Она приземлилась?

— Кто? — сказал я.

— Станция «Луна-9»!

Иришка пристально посмотрела мне в глаза.

Я усмехнулся и ответил:

— Сигнал с Луны до меня пока не дошёл.

— А когда дойдёт?

— Иришка, ты шутишь? — спросил я. — Решила, что советское правительство и ЦК КПСС присылают мне ночью по секретному каналу связи отчёты о проделанной за день работе? Или подумала: мне из Центра управления полётами телеграмму прислали? «Правду» нужно читать, сестрёнка. Но не сегодняшний номер. По моим прикидкам, о прилунении станции «Луна-9» сообщат в газете завтра.

«Эмма, назови мне время прилунения советской станции „Луна-9“ в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году».

«Господин Шульц, автоматическая станция „Луна-9“ совершила посадку на поверхности Луны в двадцать один час сорок пять минут и тридцать секунд по московскому времени».

«Спасибо, Эмма».

Я зевнул и сообщил двоюродной сестре:

— Ну, может, сегодня вечером о прилунении станции по радио объявят. Если всё пройдёт хорошо. Как тогда, в шестьдесят первом, когда в космос летал Гагарин.

— Прилунилась? — встретили меня в школе вопросом Черепанов и Лукина. — Сегодня третье февраля!

Я устало покачал головой.

Алексею и Наде ответила за меня Иришка:

— Нет пока. Ещё летит. Результаты сообщат только завтра: в «Правде». Или сегодня вечером по радио скажут.

— Я сегодня после школы домой пойду, — заявил Черепанов. — Радио буду слушать.

Надя кивнула.

— Я тоже, — сказала она.

Третьим уроком у нас сегодня был немецкий язык. Я смотрел, как Черепанов рисовал в тетради советскую автоматическую станцию «Луна-9» (так, как он её себе представлял: на гусеницах, с локаторами и с длинными щупальцами-манипуляторами). Слушал, как учительница рассказывала десятиклассникам о жизни их сверстников в ГДР. Сравнивал то, о чём говорила Лидия Николаевна, со своими собственными воспоминаниями о жизни в Германии. Мысленно я поправлял допущенные учительницей в речи ошибки (немногочисленные, но хорошо мне заметные).

Заметил, что в классе почти минуту установилась тишина. Я поднял глаза и увидел: наша классная руководительница смотрела в окно, словно вдруг задумалась и позабыла об уроке. Я в очередной раз взглянул на серые круги вокруг глаз Лидии Николаевны (такие были у меня на лице во времена частого недосыпания). Надя-маленькая вслух окликнула учительницу. Я увидел, как учительница вздрогнула, растеряно оглядела классную комнату и виновато улыбнулась. Лидия Николаевна поинтересовалась у Степановой, на каком моменте приостановила свой рассказ.

А я на перемене поинтересовался у Иришки информацией о жизни нашей классной руководительницы. Узнал, что Лидия Николаевна Некрасова вдова. Лукина мне по секрету сообщила, что маленький сын и муж Лидии Николаевны погибли в сорок первом году, в июне, в первые дни Великой Отечественной войны. На вопрос о нынешней личной жизни Некрасовой Иришка мне ничего конкретного не ответила. Она пожала плечами и сообщила, что не интересовалась личной жизнью «классухи». Не слышала Иришки и о том, чтобы в школе шушукались о болезни Лидии Николаевны.

— А что, разве она заболела? — спросила Лукина.

Я развёл руками.

— Понятия не имею. Потому и спросил. Но вид у нашей классухи неважный.

Иришка задумалась — будто порылась в памяти. Кивнула.

— Да, — сказала она. — В последнее время Лидия Николаевна плохо выглядит. Может, она устала? Или не выспалась.

После урока я неторопливо собирал свои вещи в портфель, слушал рассуждения Черепанова о перспективах полётов на Луну и посматривал на учительницу. Некрасова сидела за столом (худая, бледная, наряженная в серое платье). Она смотрела в окно, где ветер то и дело сбрасывал с крыши порции ледяных крошек. Не шевелилась, словно уснула с открытыми глазами. Я отметил, что Лидия Николаевна не казалась сейчас ни грустной, ни испуганной, ни расстроенной. На её лице застыла маска усталого спокойствия и безразличия ко всему. Я застегнул портфель, пошёл к выходу.