Мария заметила среди придворных Шапюи. Отвесив легкий поклон, он улыбнулся ей. Во время их редких встреч у нее сразу возникало ощущение защищенности, и теперь она постоянно выискивала посла в толпе придворных.

Внезапно Шапюи возник рядом с ней.

– Позвольте мне стать вашим слугой, – сказал он, протягивая ей блюдо с леденцами. – Сейчас Рождество, и ваше высочество должны веселиться!

Да, в Рождество все переворачивалось с ног на голову: слуги становились хозяевами, правила нарушались, и даже отец вынужден был подчиняться указам Князя беспорядка. Возможно, ей даже разрешат потанцевать с мессиром Шапюи. Вот было бы здорово! Мария с улыбкой взяла леденец.

Но мечты не всегда сбываются. Когда начались танцы, некоторые дамы смело приглашали тех кавалеров, которые им нравились. Марии ужасно хотелось пригласить Шапюи, но, опасаясь показаться дерзкой и тем самым вызвать неудовольствие отца, она осталась сидеть рядом с королевой, несмотря на то что ноги сами просились в пляс.

И вот снова наступила весна. Мария, находившаяся в Бьюли в Эссексе, в одном из самых роскошных отцовских поместий, готовилась к возвращению ко двору. Дворец Бьюли, с эркерными окнами, богато украшенными королевскими покоями и восемью внутренними дворами, был действительно очень красивым. И хотя Марии здесь нравилось, она тяжело переживала разлуку с матерью. Как говорили злые языки, король специально отослал дочь подальше, чтобы наказать королеву за нежелание исполнить его волю. Очевидно, эти сплетни дошли до короля, и он, опасаясь кривотолков, отправил Марию к королеве в Виндзор, а сам, особо не скрываясь, уехал с Анной Болейн на охоту. Королева безмерно радовалась воссоединению с дочерью.

– Мое дорогое дитя! – воскликнула она. – Позвольте мне на вас посмотреть. Вы так быстро растете. Вы так сильно изменились, что вас трудно узнать.

И это было чистой правдой. Марии уже исполнилось четырнадцать. Она по-прежнему оставалась миниатюрной, однако тело ее начало приобретать приятные округлости. Тем не менее постоянное нервное напряжение и переживания насчет туманного будущего оставили свой след: Мария при всей своей миловидности утратила детское очарование и непосредственность.

Мать и дочь провели целый день в королевских покоях в Верхнем дворе, обмениваясь последними новостями. Королеву интересовала учеба дочери, жизнь в Бьюли, а также то, достаточно ли она благочестива. Однако Марии хотелось поговорить о более важных вещах.

– Моя дорогая матушка, я очень переживала за вас, – сказала она, когда они сидели за шитьем вместе с фрейлинами.

– Вам нет нужды за меня волноваться, – отрезала мать. – У меня все прекрасно.

– Но как же так? Ведь его милость мой отец не оставляет попыток от вас отделаться! – выпалила Мария.

– Мы ждем, когда папа вынесет решение насчет нашего брака, – кротко ответила королева. – Надеюсь, это произойдет в ближайшее время. Вам не о чем беспокоиться. Мы с вашим отцом по-прежнему добрые друзья.

– Но он постоянно с леди Анной. – Мария была на грани слез. – Поверить не могу, что он привез сюда Ведьму.

– Не стоит так сильно расстраиваться. Очень скоро его святейшество скажет свое веское слово, и тогда его милость вернется ко мне, а леди Анну отошлет прочь, – успокоила королева дочь, но, увидев сомнение на ее лице, неохотно продолжила: – Он женится на ней лишь в том случае, если получит запрет вернуться ко мне, чего он, собственно, и добивается. Однако король не осознает, что будет полезнее для его душевного здоровья и нашего королевства. И поскольку наш брак, скорее всего, не аннулируют, не стоит так изводиться. А теперь мне хотелось бы послушать вашу игру на вёрджинеле.

Мария прикусила язык. Со стороны матери было колоссальной глупостью в это верить. Но, верная своему дочернему долгу, Мария промолчала.

Когда она играла матери на лютне, появился отец. Мария встала, почтительно присев в реверансе, а затем опустилась на колени в ожидании его благословения. Король сжал ее в объятиях.

– Как поживает мое дорогое дитя? – спросил он, целуя дочь.

– Хорошо, сир. Надеюсь, ваша милость тоже.

– Ваша игра была превосходной. Я все слышал, когда подходил к дверям, – похвалил он Марию и, сев рядом с королевой, спросил: – Мария, а как ваши успехи в учебе?

То была приятная интерлюдия, совсем как в старые добрые времена. Отец провел с семьей целый час и, казалось, выглядел вполне веселым. Когда в июле Мария переехала в Хансдон, король навестил ее, и они отобедали вдвоем в ее частных покоях.

Сразу после десерта – фрукты и цукаты – король отослал слуг.

– Дочь моя, я сожалею, что в последнее время слишком редко вас видел, – произнес он. – Что меня немало печалит. Не хочу, чтобы между нами пробежала черная кошка.

– Сир, я всегда любила и почитала вас как отца и всегда буду любить, – осторожно сказала Мария.

– И все же, боюсь, кое-кто уже заразил вас своим упрямством. – В голосе короля послышались стальные нотки, а выражение лица стало жестким. – Вы наверняка в курсе Великого дела, омрачающего нашу жизнь. Итак, многие ученые мужи заверили меня в сомнительной законности моего брака с ее милостью вашей матерью. И они постоянно уговаривали меня решить данный вопрос в судебном порядке. Что бы ни твердили вам остальные, вы должны понимать, что я с тяжелым сердцем затеял весь этот процесс, но мое дело правое. Я не могу допустить, чтобы люди говорили, будто мы с вашей матерью двадцать с лишним лет жили в грехе.