Мария тяжело опустилась на скамью, толком не понимая, о чем идет речь. О происходящем между женатыми людьми девушка знала немного. Это была тайна, которую она сможет раскрыть лишь тогда, когда выйдет замуж. Впрочем, когда именно это произойдет, учитывая туманное будущее, оставалось только гадать. Она даже толком не знала, по-прежнему ли в силе ее помолвка с герцогом Орлеанским.

– Леди Солсбери, если брак моих родителей будет аннулирован, означает ли это, что меня признают бастардом? – спросила Мария.

Как ей уже было известно, бастардом считался ребенок, рожденный у родителей, не состоящих в законном браке, что являлось страшным позором, поскольку такой ребенок был плодом греховной связи и не имел права наследования.

Присев рядом с Марией на скамью, леди Солсбери поспешила успокоить воспитанницу:

– Это крайне маловероятно. Если ваши родители поженились по доброй воле, не подозревая о наличии препятствий для их союза, вы считаетесь законнорожденной. А поженились они добровольно, можете в этом не сомневаться. Папа Юлий дал им разрешение на брак.

Мария облегченно вздохнула, но тут ее пронзила новая мысль.

– Итак, мой отец считает, что папа Юлий не имел права давать им разрешение на брак. Но если папа римский – наместник Бога на земле, значит он не может ошибаться.

На что леди Солсбери, замявшись, ответила:

– На самом деле король поставил под сомнение авторитет папы римского. Полагаю, это одна из причин, почему папа Климент не желает отменять решение папы Юлия. Многих людей волнует, как Великое дело скажется на Церкви, особенно сейчас, когда мерзкая ересь Мартина Лютера получает широкое распространение.

Мария много слышала о Мартине Лютере, причем ничего хорошего. Доктор Фетерстон рассказал ей о бывшем немецком монахе, считавшем, что у папы слишком много власти, что Церковь коррумпирована и продажна и спасение души можно обрести исключительно верой, а не благими делами. Но что хуже всего, Лютер отвергал большинство из семи таинств. Тем не менее у Лютера с его ересью появилось множество последователей, и даже в Англии, которых называли протестантами. Протестанты были мерзкими еретиками, заражавшими верующих своими неортодоксальными, ошибочными взглядами.

Леди Солсбери понизила голос:

– Говорят, Анна Болейн и вся ее семья – лютеране.

После слов воспитательницы Мария еще больше укрепилась в своей неприязни к Анне Болейн.

– Это меня совершенно не удивляет! Нам остается только молиться, чтобы она не заразила отца своей ересью. Анну Болейн следует сжечь на костре, но она, естественно, выйдет сухой из воды. Она делает все, чего ее левая нога захочет, а отец ей потакает!

Леди Солсбери бросила на Марию сочувственный взгляд:

– Помолимся, чтобы она увидела ошибочность выбранного ею пути. Дитя мое, вам не стоит расстраиваться из-за Анны Болейн. Помяните мое слово, король очень скоро отошлет ее прочь.

– Ох, скорей бы! Я с нетерпением жду этого дня, – выдохнула Мария.

И вот одним теплым, душным июльским днем, когда леди Солсбери пришла на ужин, по скорбному выражению ее лица Мария сразу поняла, что нужно готовиться к худшему.

– Значит, суд вынес решение в пользу отца? – Сердце девушки тревожно забилось.

– Нет, мое дорогое дитя. Учитывая обращение вашей матери, дело передали для окончательного решения в Рим.

– Что означает очередную задержку! – Марии было страшно подумать о бесконечной агонии ожидания. – Почему они не способны принять решение прямо сейчас?

– Потому что, Мария, это не просто вопрос Священного Писания или авторитета папы. Вы не должны забывать, что его святейшество опасается оскорбить как императора, так и короля.

– Но своими проволочками он определенно оскорбляет обоих!

– Полагаю, императора он боится гораздо больше. Уж я-то знаю. Не пристало папе, который является наместником Бога на земле, руководствоваться политическими соображениями. Но он такой же правитель, как и другие, и, похоже, очень робкий человек.

– Мне кажется, он компрометирует Церковь именно тогда, когда она больше всего нуждается в защите, – с горечью заметила Мария. – Мой отец считается защитником Церкви. Он даже написал книгу с осуждением ереси Лютера. Но теперь он, похоже, жаждет подорвать основы всего того, что всегда отстаивал.