В годы второй мировой войны театр Но временно прекратил существование, однако после войны был возрожден.

Старинный фарс в последние годы зазвучал по-новому.

В 1951 г. в журнале «Сингэкидзё» был опубликован фарс драматурга Санкити Куросава «Богач-громовержец». В основу его положен характерный для кёгэнов сюжет о мнимом перевоплощении в божество (достаточно сравнить фарсы «Богач-громовержец» и «Бог Нио», чтобы увидеть их сюжетное родство).

Перед зрителями появились знакомые образы господина и слуги. Богач-тёдзя во многом сохранил типические черты даймё. Подобно ему, он хвастается своими богатствами, нуждается, как и даймё, в советах всезнайки слуги, что не мешает ему, однако, быть с ним грубым и высокомерным. Правда, времена другие: господин уже не замахивается на слугу мечом, а просто грозит уволить. Трусливый богач, как и его предшественник даймё, терпит поражение.

Но если в прошлом в фарсах изображалось в основном столкновение даймё со слугой, то здесь богач сталкивается с крестьянской массой. Эксплуататорская натура богача раскрывается здесь ярче. В новом фарсе внимание акцентируется на связи богача-помещика с властями. За советом, как лучше обмануть народ, он обращается к «мудрецу», к которому не брезгует ходить и сам премьер-министр Японии.

Интересна эволюция образа слуги. Умный, ловкий, плутоватый, любитель выпить на чужой счет, в новой пьесе он почти во всем повторяет прежнего Таро. Однако здесь показана как бы борьба за него.

Как и в старых фарсах, слуга, с одной стороны, зависимое лицо, он служит у помещика и поэтому иногда невольно становится его соучастником, с другой, Таро — представитель народа. В пьесе Куросава слугу неоднократно охватывает раскаяние при мысли о том, что он обманывает своих товарищей. В конце концов в Таро побеждает обличитель богачей и друг народа. Осматривая подношения крестьян «богу-громовержцу», он замечает, что на каждой вещи есть этикетка «Made in USA». Не случайно именно в уста Таро — глубоко национального литературного героя — вкладывает автор негодующее восклицание: «Да, в конце концов, в какой же стране я нахожусь?»

После того как крестьяне обнаружили обман помещика, выдававшего себя за бога, ключи от помещичьих кладовых они передали слуге. Этим автор подчеркнул близость его к народу.

По-новому разработан в этом фарсе образ крестьянина. Вначале крестьянство изображается как безликая суеверная масса, покорно несущая мнимому божеству свои последние запасы. Но вот один из крестьян замечает обман, и перед зрителями появляется новый тип крестьянина, который не встречался в прежних кёгэнах. Это не просто наделенный народной сметкой и осторожностью человек, каким он в лучшем случае изображался прежде. Здесь крестьянин выступает обличителем, более решительным, чем слуга. Помещик, запертый в клетке, олицетворяет тех, кто попирает права народа, кто в любую минуту готов предать его кровные интересы. Крестьянин от имени народа обличает помещика, совершает над ним суд и расправу.

Фарс «Богач-громовержец» показывает, что народ вырос, возмужал, не даст себя в обиду помещикам и «мудрецам».

Вопросы творческого развития прогрессивного наследия прошлого привлекают внимание огромного большинства японских писателей и драматургов. В частности, вопрос о судьбах средневекового театра Кабуки, существующего и ныне в Японии, постоянно обсуждается в японской печати, которая отмечает, что до сих пор не написано современной пьесы, требующей для сценического воплощения традиционных методов и приемов Кабуки.

Появление фарса «Богач-громовержец» — событие в современной японской драматургии. В этом фарсе новое сатирическое содержание удачно сочетается с традиционной формой средневекового кёгэна.

Японские фарсы переводятся на русский язык впервые. Иллюстрации для этой книги взяты из сборников фарсов «Кёгэнки», опубликованных в 1914 и 1927 гг. издательствами «Юходо» и «Кокумин тосёся».

ДАЙМЁ3

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Даймё —в татээбоси4, в нагабакама, с коротким мечом.

Слуга — в хамбакама.

Д а й м ё. Я знаменитый даймё. Звучит-то это громко, а вот слуга у меня всего один, да и тот отправился куда-то, не спросив разрешения. Говорят, что вчера вечером он вернулся. Схожу-ка я к нему и задам ему головомойку. Вот и его дом... Этот пройдоха сразу узнает меня по голосу и, конечно, притворится, что его нет дома. Но я изменю голос. Эй, откройте! [Стучит]5.

Слуга. Ой, что это? Кажется, стучат. Кто там изволит быть?

Даймё. Вот ты где, бездельник!

Слуга. О-о!

Даймё. Ты что же, голос своего господина не узнаешь? Это ли не доказательство твоего вероломства? Куда это вы, сударь, изволили уходить, не спросив разрешения?

Слуга. Ах, господин мой, да ведь я у вас единственный слуга, спрашивай не спрашивай, все равно не отпустите, вот я и решил тайком побывать в столице.

Даймё. Да где это слыхано, чтобы слуга уходил, да еще в столицу, без разрешения господина своего? Ну погоди, дождешься ты у меня. Вот негодяй! Хотел я тебя тут же убить, но раз ты побывал в столице, так желательно мне послушать, что ты там видел. Так и быть, на сей раз прощаю. Ну, бездельник, подойди ко мне поближе, опрашивать буду.