— Быть может, в другой раз, — сказал Беллинг. — Вы ведь лечащий врач Джорджа Лестрейда?

— Если вам это сказали в больнице, значит, так оно и есть, — улыбнулся Гиз. — Кстати, Лестрейд тоже полицейский из Лидса… Кажется, сержант…

— Бывший сержант, — поправил Беллинг. — Я приехал сюда по поручению начальства. Оно хочет узнать, как идут дела у нашего бывшего коллеги…

— Похвально… Лучше поздно, чем никогда. Вы, кстати, далеко не единственный, кто интересуется Лестрейдом в последнее время. У меня было много гостей…

— Газетчики? — догадался Беллинг.

— Разумеется. Слетелись как стервятники!

— Что вы им сказали? — напрягся Беллинг.

— Только то, что и был должен… Сказал, что не имею права обсуждать пациентов. Врачебная этика… — гордо провозгласил Гиз.

— Приятно иметь дело с настоящим джентльменом…

— В первую очередь — с профессионалом!

— Верное замечание. А что скажете мне?

— Только то, что не сможет повредить пациенту. Не будь вы из полиции, я бы, скорее всего, даже не стал с вами говорить.

— Хорошо… Мы очертили границы дозволенного. Скажите, доктор, как он?

— Он… — Гиз задумался. — Примерно месяц назад я бы дал вам более чёткий ответ.

— За этот месяц что-то изменилось?

— Да. Лестрейд стал… другим.

— Что это значит? — удивился полицейский. — Он что — теперь нормальный?

— У этого термина довольно широкое и абстрактное толкование, но я догадываюсь, к чему вы клоните, — хмыкнул врач. — Опираясь на общее представление, Лестрейд — нормальнее нас с вами вместе взятых.

— Серьёзно?

Гиз кивнул.

— У меня большой опыт работы. Но я ещё не наблюдал столь резких перемен в человеке.

— Чем же были вызваны столь разительные перемены?

— Где-то с месяц назад с Лестрейда случился приступ. Он оказался на грани между жизнью и смертью, причём в какой-то момент мне казалось, что к смерти гораздо ближе. И, что хуже всего, по вине больницы…

Беллинг удивился.

— Вы спокойно говорите об этом мне — постороннему для вас человеку? Да ещё и полицейскому…

— Мне нечего скрывать. Я — джентльмен. Я всегда пытаюсь быть честным перед собой и людьми. Честь мундира и больницы не стоят человеческой жизни. Один из наших санитаров перепутал лекарства… — голос Гиза понизился. — Лекарство по ошибке дали Лестрейду. Произошёл приступ. Лестрейд выкарабкался, но…

— Но?

— Потерял память.

— Ужас!

— В этом как раз нет ничего удивительного. Такое бывает. Его словно отбросило на много лет назад, в детство… Он многое забыл и порой удивлялся самым элементарным вещам. Как будто его личность стёрло…

— Вы меня пугаете, доктор…

— Могу предложить успокоительное?

— Только не из рук того санитара, который перепутал лекарство, — хмыкнул Беллинг.

Лицо Гиза стало серьёзным.

— Этот человек у нас больше не работает.

— Слава богу.

— И нашему директору… Но вернёмся к господину Лестрейду. Со временем всё прошло, и он резко пошёл на поправку. Мне было бы лестно полагать, что всему виной выбранный курс лечения… Но… почему-то кажется, это не так, — взгляд доктора стал грустным. — Иной раз при общении с Лестрейдом я решительно не понимаю, кто из нас пациент, а кто — врач… Его речи полны здравого смысла, мысли порой вызывают восхищение смелостью, поступки — обдуманностью. В последние недели он много и запойно читает.

— Книги?

— Газеты. Причём, его интересует всё: от «Таймс» до «Панча». И ещё немаловажная деталь: у него вдруг прорезалось любопытство. Порой он задаёт такие странные вопросы, что я диву даюсь — откуда это в нём? И зачем?

— Наверное, затем, что всё это может ему пригодиться на его новом месте службы — в Скотланд-Ярде. Господина Лестрейда придётся выписать, причём максимально быстро.

— Что значит — максимально быстро?

— Сегодня, — твёрдо объявил Беллинг. — У меня с собой все необходимые бумаги.

10 декабря 2024-го, Санкт-Петербург (Россия)

Тёплый свет пятирожковой люстры озарил маленькую комнату, обставленную по-спартански: здесь не было даже телевизора, почти всё пространство, вместо него, занимали книжные шкафы.

Диван-раскладушка, покрытый уютным клетчатым пледом, который дед называл «шотландским», письменный стол, за ним он много и часто работал. Даже сейчас на столе лежал разобранный дверной замок и какие-то непонятные запчасти.