— Ефим, а хочешь денежку заработать? — прищурился я. — Мужик ты крепкий, а у нас на пристани грузчиков не хватает — всех наших Милютин в Рыбинск увез, баржи с зерном грузить. А у нас соль вывезти надо. За смену у тебя рубль, а то и полтора выйдет. Спать, правда, в сарае придется, на сене, но крыша над головой будет. И кормят там пришлых за десять копеек в день. Чем плохо? Работы недели на две — рублей пятнадцать, а то и больше заработаешь. И при деньгах будешь, и у девки просить не надо.

В прошлом году у нас села на мель баржа, что везла соль в Санкт-Петербург. С мели ее сняли, отбуксировали к причалу, а там она снова «села». А потом, не то о ней забыли, не то еще что-то случилось. Простояла почти год. А нынче вспомнили, решили соль (ту, что еще осталась!) перегрузить на другую баржу, а эту пустить на слом. И срочно вдруг все понадобилось. А поди, найди грузчиков в эту пору.

— Ефим будет тачки катать, а ты, Селиван, хоть и старый уже (какой же он старый, если ровесник пристава?) можешь их солью загружать.

— Не грузчики мы, хлебопашцы, — буркнул Ефим, а Селиван толкнул зятя в бок. — Пойдем.

Нет, слишком я добрый. Не выдержав, полез во внутренний карман за бумажником, вытащил трешку и протянул старику.

— У Нюрки твоей из жалованья стану высчитывать, — предупредил я, наблюдая за реакцией старика.

— Тогда не надо, — сурово ответил Селиван, отводя мою руку. Зато его зять попытался сграбастать денежку:

— Че не надо-то? Тебе не надо, мне…

Что ему надо досказать не успел, потому что получил увесистую плюху от тестя, да такую, что отлетел в сторону.

Ух ты, ай да дед! Похоже, какие-то чувства к внучке проснулись.

— Молодец! — похвалил я старика. Ухватив его ладонь, вложил в нее трешку и сжал пальцы в кулак. — А деньги возьми. Не переживай — с внучки ничего высчитывать не стану. Считай, что тебе от Ани подарок на день ангела. Бери-бери, не сомневайся. Я своего слова еще ни разу не нарушал.

Выпроводив деревенских «родственников», на всякий случай пристрожив Маньку — сиди, как полагается узнице, запоры не ломай и подкопы не делай, а иначе вкусняшек лишу, получив в ответ презрительное «Мм-е», отправился на службу.

Настроение было испорчено. Была тут и злость на мужиков, но, кроме всего прочего, еще и чувство вины. Я-то здесь живу хорошо, а по меркам деревни — просто шикарно, а им приходится туго. Вкалывают от зари до зари, в праздники пьют. И даже не стану осуждать Ефима, пытавшегося раздобыть денежку у малолетней племянницы. А вдруг бы да удалось? Племяшка с голоду не помрет, а ему надо о своих детях заботится. Попытался поставить себя на их место, но не смог. Не выжил бы я в деревне девятнадцатого века.

Представил себе, что попал бы историк Максимов в тело какого-нибудь крестьянского парня, чтобы он стал делать? Знания, почерпнутые из книг никому не нужны, а требуется умение пахать и сеять. Но это только часть айсберга. Косить не умею, лошадь запрячь не смогу, лапти плести тоже. Или, допустим, сплести корзину, отогнать скот… Сколько такого вот, «неумения» во мне сидит?

Нет, как же мне повезло. Угодил в богатую семью, следователем стал, сыщиком! Как в кино. Значит, рефлексировать смысла нет, надо дело делать.

По дороге заметил, что совершенно автоматически бурчу себе под нос:

— Я — Гениальный Сыщик,

Мне помощь не нужна!

Найду я даже прыщик

На теле у слона!

Как лев, сражаюсь в драке.

Тружусь я, как пчела.

А нюх как у собаки.

А глаз как у орла[1]!

Спохватившись, замолк. А если кто-то услышит? Решат, что спятил следователь, умом сдвинулся.

Такой вот мы странный народ попаданцы. Нам бы копытом дверь в кабинет государя открывать, учить министров уму-разуму, а мы только и можем, что внести в массы песни. Добро бы, хорошие, а то про гимназистку седьмого класса.

При входе в здание суда мы с Петром Прокофьевичем опять соблюли выработанный ритуал — он, вроде бы стесняется пожать руку вышестоящему, а я настаиваю.

— Опоздал я сегодня, — сообщил служителю, пусть и не обязан отчитываться перед вахтером. Но это не отчет, а дань уважения старику.

— Самоубийство? — поинтересовался тот.

Я кивнул, даже не спросив — откуда он знает? Но наш Петр Прокофьевич всегда все знает. Место здесь бойкое, проходное, а он почти целый день у дверей.

— Девка хорошая была, скромная, — вздохнул ветеран. — В деревне жила, неподалеку, в шестнадцать замуж вышла.