А меня, если уж честно, к этому Наталья Никифоровна приучила, когда вместе со мной начала столоваться. И ворчала — дескать, студенты, пусть и бывшие, нехристи. И так вот, попривык, а теперь уже на «автомате», если не вслух, так хоть про себя помолиться. А учительница не похоже, что человек верующий. Но я такие тонкие вещи как религия трогать не стану, а уж тем более спрашивать Зою Владимировну — почему она лоб не крестит, глупо.

— И почему господин Селиванов вам дураком казался? — поинтересовался я.

— Он от нас требовал, чтобы каждый месяц ему докладывали в письменном виде, насколько благопристойно поведение наших учеников. Говорил, что в округ отчет посылать нужно, но не уверена.

От удивления, я даже есть перестал.

— А как определить благопристойное поведение? В чем оно выражается?

— Вот и мы его спрашивали — как определить? Он отвечал — мол, написать насколько хорошо ученики ведут себя на уроках, доволен ли ими батюшка, который Закон Божий преподает, нет ли жалоб от родителей на неуважительное поведение, замечены ли кто в пьянстве или сквернословии. Особо отметить — не был ли кто замечен в крамоле?

— И что, на каждого ученика подробную характеристику писать? — ужаснулся я.

Я-то был просто «предметником», от классного руководства бог миловал, а сделать отчет по успеваемости несложно — все данные в электронном журнале есть, сам все подсчитает. Но наши классные руководители жаловались на множество отчетов. Вполне возможно, что и в мое время нечто подобное есть. Разве что — про Закон Божий не нужно указывать, а «Истоки» они «безотметочные».

— Если на каждого писать — у меня бы бумаги не хватило, — хмыкнула Зоя Владимировна. — Скопом писала, на всех. А учеников иной раз и двадцать бывало, а в один год и сорок. Писала — мол, поведение удовлетворительное, жалоб нет, в пьянстве и сквернословии никто не уличен, батюшка замечаний не высказывал. Да и батюшка наш, если что не по нему, может и за ухо дернуть, а то и оплеуху отвесить. Сколько раз ему говорила — мол, телесные наказания запрещены, а он отмахивается — мол, не телесное это наказание, а воспитание. Мол — его самого еще розгами драли и на коленки ставили за баловство.

— А как на самом деле? Все прилежные?

Не поверю, что все хорошо и замечательно. Тем более, не представляю, как можно вести занятия в классе, где разновозрастные ученики, разные темы и прочее? Точно, что дисциплина станет хромать.

— Грех жаловаться, — постучала по столу учительница. — Силой никого в школу не тащат, а кто пришел, так теучатся. Девчонок стало побольше — почти треть. Бывает, конечно, шалят, так на то они и дети. А если уж что-то такое, сверх меры, сама разберусь. А инспектору зачем обо всем знать? Да и толк какой? Напишет в ответ — дескать, необходимо обратить внимание, побеседовать и все прочее. Так это я и без инспектора знаю. Так что, пусть он отчет благостный в Новгород шлет, а мы сами управимся. Детишек мне учить нравится, а вот отчеты писать — не желаю.

Золотые слова! Сколько раз я это слышал от своих коллег.

— Да, Зоя Владимировна, а как вас вообще взяли? — поинтересовался я. — Скажем, моей невесте порекомендовали в первый год службы замуж не выходить.

— В гимназиях привередничать могут, у них педагогов хватает. А у нас? Не слишком-то много желающих в народных школах служить. У меня жалованье двадцать пять рублей, а у начинающего учителя только пятнадцать. Казенные квартиры должны давать, а у кого свои — дрова оплачивать и за свечи платить, так не дождешься. За квартиры земство в конце года платит, а кто тебя бесплатно впустит? Из своих платить приходится, а потом тягомотина — вытребуй-ка с земства свои кровные деньги! Если замужних не станут брать, кто преподавать станет? Каждый год в уездах — что у нас, что в ближних, школа, а то и две открываются. Учителей нет, всех берут — и холостых, и женатых. Вон, в Ольхове — а оно в два раза больше, чем наше село, в школе шестьдесят учеников, так там муж и жена служат. Детишек у них двое. Иной раз младшего с собой приносят, или кого-то из девчонок посидеть отправляют, вместо няньки. В Нелазском хорошо сделали — и школа, и учительская квартира в одном доме.

Про школу в Нелазском я знал и сам. Но не уверен, что хорошая мысль селить учителя при школе. Получается, 27 на 7 быть учителем? Это ж свихнуться можно.

— Еще, уж вы простите за любопытство, — не удержался я. — А что с вашим мужем теперь?

— Так он три года подождал, надеялся, что я в Москву вернусь, а потом в белые голуби подался, — сообщила учительница.

— Простите, в какие голуби? — не понял я. — В белые?

— В белые, — подтвердила хозяйка. — А вы что, про них никогда не слышали?

Для меня податься в белые голуби, сродни тому, как детки и взрослые становятся кандибоберами. Нет, правильно говорить — квадроберами. Но там рядились в кошек и собачек, а чтобы кто-то на себя перья налепил — не слышал.

— Их еще скопцами именуют, — разъяснила хозяйка.

Вот, теперь все встало на свое место. Кто такие скопцы я знал. Имелась у нас такая секта, читал. Не знаю, насколько нужно не дружить с головой, чтобы расстаться с самым сокровенным, даже рассуждать об этом не стану. Вроде бы, секта была запрещенной — хоть в царской России, а хоть в советское время. Не исключено, что в постперестроечный период она тоже существовала, но в это время ее вряд ли кто-нибудь запрещал.

— Мужа моего да его младшего брата — этот-то, вслед за старшим в голуби подался, в Сибирь отправили. Будь я в Москве, могли бы и меня вместе с ними. А теперь я женщина свободная. Не знаю — может и девицей могу считаться?

Признать бывшую замужнюю женщину девицей может лишь государь-император. Вроде бы, Николай Павлович такие резолюции накладывал, а про его внука сказать ничего не могу. Но кто помешает Зое Владимировне считать себя девицей? Точно, не я.

— Кстати, кто-нибудь из ваших учеников дальше пошел учиться? — поинтересовался я.