– Я что, не могу побыть одна?

– Вы можете делать все, что пожелаете. Орудий пытки я с собой не взял. И вообще, я ни разу никаких секретов у вас не выпытывал.

– Да вы только этим и занимаетесь! – взорвалась она.

– Возможно, невзначай, но без принуждения. Он был прав. Когда они сидели, поглощенные приведением в порядок рукописей судьи, она рассказала Бенедикту про себя больше, чем хотела, так как это был единственный способ остановить поток его излияний. Его противоречивый характер вызывал у нее любопытство, но она не хотела этого показать. И, уж конечно, ее не интересовало то, что он носит очки с двенадцати лет и что, когда его впервые в пятнадцать лет поцеловала девочка, очки запотели. Она подумала, что, вероятно, поэтому он теперь всегда снимает очки, когда целуется.

Она говорила себе, что не хочет знать о нем ничего такого, что трогало бы ее. В детстве его подавляли родители: властный отец, чьи жесткие, строгие критерии во всем требовали от сына быть совершенством; мать, с такой же неумолимостью ожидавшая от него успехов в обществе. В семье Сэвидж никогда не выставляли напоказ чувства, но всегда держались с достоинством. Любовь проявлялась скупо и лишь за примерное поведение или отличные оценки. Бенедикт хорошо усвоил эти уроки. Внешне он был идеальным сыном, никогда не противоречил родителям, в школе и дома вел себя безупречно. Окончив университет, он, послушный долгу, занял место в отцовской архитектурной компании и тем самым продолжил семейную традицию. На создаваемые им дома и на клиентов он смотрел как на выгодные капиталовложения и работал без души.

Но природная любознательность и амбиции, неустанно поощряемые родителями, вступили в противоречие с ограниченными возможностями в фирме отца. Шли годы, и он понял, что отец ждал от него лишь одного: унаследовать фамильное дело и продолжить династию Сэвиджей. В двадцать восемь лет Бенедикт окончательно понял, что никогда не оправдает отцовских ожиданий. Он хотел добиться большего – и сделать это самостоятельно. Разрыв произошел со свойственным Сэвиджам чувством достоинства: сдержанный спор, во время которого отец и сын упрямо отказывались идти на компромисс. Ни бури эмоций, ни перетряхивания грязного белья – просто публичное заявление о разделении, что сразу же прекратило слухи о семейном разрыве. Бенедикт иногда виделся с родителями на званых вечерах, хотя мать дала ему понять, что она в нем сильно разочаровалась и не простит до тех пор, пока он не одумается и не вернется в лоно семьи. Поскольку материнского тепла он никогда не ощущал, то спокойно без него обходился.

Хотя Ванесса и стала больше понимать своего хозяина, это не облегчило ей общение с ним.

– Я уже надышалась свежим воздухом, – заявила она и, повернувшись, зашагала обратно.

Как и следовало ожидать, Бенедикт сделал то же самое, но поскольку он смотрел на нее, а не себе под ноги, то поскользнулся и ступил ногой в лужу, замочив отворот брюк.

Ванесса инстинктивно протянула руку, чтобы его поддержать, но тут же ее отдернула. Он же благодарно ей улыбнулся.

– Спасибо, Несса.

– По этим камням нельзя ходить в таких ботинках, – сказала она и поспешила вперед, чтобы не подпасть под обаяние его улыбки. – Теперь мне придется отдавать ваши брюки в чистку. Почему вы не надели джинсы?

– Я не знал, чем мы будем заниматься, – спокойно ответил он. – К тому же у меня их нет. Ей это показалось невероятным.

– А в чем вы отдыхаете? – Тут она вспомнила, с кем говорит. – Ах да, конечно, ведь у вас нет времени на отдых.

– До сих пор в этом не было необходимости, – сказал он. – Может быть, вы меня этому научите, Ванесса?

Ванесса решила не отвечать и молча дошла до машины. Тут она резко остановилась и нахмурилась – у переднего колеса стояла знакомая плетеная корзинка с крышкой.

– Откуда это?

– Кейт приготовила еду для пикника.

– Для пикника?

– Кейт сказала, что вы собрались на пляж, но уехали, прежде чем она успела приготовить вам ленч. Она говорит, что вы часто берете с собой бутерброды. Она подумала, что вы, наверное, забыли ее попросить об этом.

Ванесса прокляла свое чрезмерное чувство ответственности – она не могла уйти без предупреждения. У нее и вправду давно уже сосало под ложечкой, и она решила, что это из-за голода, а не из-за того, что ее нервирует Бенедикт. Тем не менее она заявила, что есть не хочет.

– А я хочу. – Он посмотрел на нее скептически и добавил насмешливо:

– Вы можете просто посидеть рядом и посмотреть, как я ем, а потом мы уедем.

– Мы? – Ванесса заметила, что нигде не видно другой машины, только ее. – Где ваш автомобиль?

– Меня подбросил один из штукатуров. Он живет в Талу и ехал домой на ленч.

– Вы все принимаете как само собой разумеющееся.

– Неужели вы так бессердечны, что уедете и оставите своего хозяина одного? Она прищурилась.

– Похоже на угрозу.

– У вас мания преследования. Ради Бога, Ванесса, какой вред я могу вам причинить на общественном пляже?

Подхватив корзинку, он зашагал к огромному кривому дереву похутукама, чьи сучковатые ветви нависали над крутым, поросшим травой берегом около поворота дороги. Ванесса, помедлив, последовала за ним. Когда она подошла, на густой траве уже было расстелено одеяло.

– Надеюсь, вы не собираетесь стоять у меня над душой, пока я ем? Садитесь и отдыхайте, Ванесса, – поддразнил ее Бенедикт и, усевшись на одеяло, стал рыться в корзине.