Все это было связано с редакторами. Если вы из тех, кто поступает в Принстон, вы обычно говорили о них как о людях. Томы и кевины мира сего, а также большинство жителей подобного городка обычно подписывались на редакторский канал. Между этими крайностями существовали промежуточные градации. Очень немногие по-настоящему богатые люди могли нанять человека, который только тем и будет заниматься, что фильтровать их входящую и исходящую информацию. За меньшие деньги можно было получить долевую схему, которая работала в общем так же, как система очень богатых людей, но с допуском в 1 %, а не 0,001 %. Такими пользовались София, Фил и Анна-Соленн. Джулиан держался родительского редактора до тех пор, пока не заработает кучу денег. Будь ему не по карману даже это — учись он на дотацию, — ему бы предоставили довольно приличного редактора в том же пакете, что комнату в общежитии, обеды и библиотечную карточку. Для университета это в конечном счете выгоднее, чем если бы малообеспеченные студенты извергали на всеобщее обозрение потоки конфиденциальных данных.

С нефильтрованным потоком, который на 99,9 % генерируется алгоритмически — пропагандой, порнографией, угрозами смерти, — контактировали только ИИ да «глазные фермы» в Третьем мире — огромные жаркие складские помещения, где люди сидят на скамьях или ходят, глядя на то, что не сумели классифицировать ИИ. Эти люди — информационные аналоги несчастных, выбирающих тряпье из мусорных гор в Дели или Маниле. Все, что они не забраковали — всякая вытащенная из мусора тряпка, — двигалось вверх по редакторской иерархии и в редких случаях попадала на глаза тем редакторам (или скорее их младшим помощникам), что работают на людей вроде Софии. Таким образом, София практически никогда не смотрела на откровенный мусор.

Гораздо важнее и ответственнее была другая задача ее редактора — проглядывать исходящие от Софии данные, например видео- и аудиозаписи от ее очков, и следить, чтобы ничего из этого не попало в неподходящие руки. По большей части это значило, что такая информация вообще не должна попадать никуда и никому.

Изредка — несколько раз за год — София разговаривала со своим редактором непосредственно. Сейчас был как раз такой случай.

— Я даю разрешение перевести меня в режим семейной встречи на двадцать четыре часа, — сказала она.

— Хорошо, — ответила редактор тоном, подразумевающим: «Если что, пеняй на себя», и отчасти: «Я надеюсь, твоя мама меня не убьет».

Анна-Соленн, Фил и Джулиан рассмеялись и скорчили притворно-испуганные гримасы, когда София запестрела личными данными, словно клоунесса торжественно сняла цилиндр и публика увидела, что на голове у нее цветочная композиция, дрессированная мармозетка и хлопушка, стреляющая конфетти.

До сей минуты старички в парикмахерской и мамаши под навесом для пикников видели их внедорожник как «Лендкрузер» старой школы без всяких опознавательных знаков, если не считать мертвых насекомых на решетке радиатора — свидетельство, что машина проделала много миль с тех пор, как последний раз заезжала в мойку. Теперь она засветилась значками. Они узнали, кто прибыл в город, и получили временный ограниченный доступ к следу Софии в соцсетях. Однако то, как подавалась эта информация — цветовая схема, палитра текстур, шрифты, особенности графического интерфейса, звуковые ориентиры, в общем, весь дизайн, — было ее персонализированное. Еще до того, как она открыла дверцу автомобиля и ее прическа, одежда, аксессуары позволили определить ее как «приезжую», то же самое предвозвестил для всех, кто в очках, цифровой полумрак режима семейной встречи.

— Давайте посмотрим сквер, — предложила она. — Это ненадолго.

— Да, он крохотный, — сказал Фил.

— Я не об этом, — рассмеялась София. — Я хотела сказать, мои родичи будут тут до того, как вы успеете заскучать.

Четверка, идущая через улицу к скверу, привлекла бы взгляды зевак, если бы зеваки не освоили более современные технологии, позволяющие пялиться скромно, а именно — изучать то, что София сейчас предоставила в открытый доступ. Принстонцы, не сговариваясь, направились к башне в центре. Она была из того же светлого песчаника, что здание суда, и представляла собой двухэтажное декоративное сооружение с площадкой наверху, обнесенной зубчатым парапетом. Стальную дверь, выкрашенную в казенный зеленый цвет, поколения скучающих местных ребят пытались высадить ударом ноги, а не преуспев в этом, увековечивали на ней свои ценные соображения, кто и что тут полный отстой. Табличка рядом с дверью повторяла то, что принстонцы уже увидели через очки: башню воздвигло в эпоху Великой депрессии Управление общественных работ [335] руками людей, которые иначе ничего бы не делали. Такие историко-политические подробности умным студентам вроде бы следовало знать, так что они прошли по гиперссылке и с минуту читали про УОР. Мертвые темы «Википедия» освещала вполне прилично, а за долгие годы ИИ успели проверить материал на предмет ошибок.

Дальше Джулиан и Фил принялись наперебой зачитывать палимпсест слатшейминга на двери с удовольствием, демонстрирующим задержку социального, а то и морального развития, которую дорогостоящее образование Софии позволяло различить и проанализировать, но не исправить.

— Что у нас в программе? — спросила Анна-Соленн так громко, что мальчики заткнулись.

— Цветы на могилы, — ответила София.

— Пошли, — сказал Фил, — а то тут полный отстой.

Он вынес свой вердикт почти серьезным тоном, одновременно давая понять, что выражает чувства всех мальчишек, царапавших ключами ругательства на зеленой краске.

— Существенно, чтобы это видели, — сказала София.

— Потому что, — подхватила Анна-Соленн, заканчивая ее мысль, — люди в могилах…

— Мертвые, — сказал Джулиан, поднимая очки на лоб. — И ничего не узнают.

София краем глаза заметила какое-то мигание и, повернув голову, увидела, что на пустую парковку осторожно въезжает огромнейший внедорожник в пыли и раздавленных насекомых. Визуальные клейма на нем и над ним сообщали, что внутри находится Пит Борглунд, пятидесяти шести лет от роду, второй муж Карен Борглунд, старшей дочери Элис.

— Родственник? — Фил задал этот вопрос, исключительно чтобы поддержать вежливый разговор. Настройки конфиденциальности у новоприбывшего были абсолютно убогие; Фил в несколько движений мог бы проследить генеалогию Пита Борглунда вплоть до Митохондриальной Евы.

— Ага, — ответила София.

— Дядя? Кузен? — спросил Джулиан.

— Вопрос на миллиард долларов, — заметила София.

Фил тихонько хмыкнул. Не зло, а скорее просто намекая: «Я ознакомился с твоей запутанной семейной историей».