Причала здесь не было, только пляж, куда вытаскивали небольшие суденышки. Робст выбрал свободный участок песка и велел всем грести, пока дно «Бочонка» не заскрежетало по песку. Лин с носа суденышка бросил трос поджидавшей их душе. Здесь Эдда смогла вылезти так, что никто не заметил, насколько легче стал «Бочонок». Ибо у многих на берегу определенно был избыток свободного времени, которое они убивали, глазея на прибывающих. Эдда, сойдя на берег, сразу же закуталась в домотканый плащ, мгновенно скрывший невероятную сложность ее облика. За исключением радужек, конечно, но никто не стоял так близко, чтобы их увидеть.

— Меня зовут Фергуул, — сказал человек на берегу, протягивая руку в знак мира, — и я почтительно склонился бы перед вами, госпожа, да только не хочу привлекать к вам внимание.

Он отвел взгляд, быть может, боясь засмотреться в ее глаза, и они обменялись рукопожатиями. Так же Фергуул приветствовал остальных, верно угадав их имена, хотя не сразу разобрался, кто Мард, а кто Лин. Говорил он на горожаке с отщепским акцентом, так что, видимо, был здешним уроженцем.

— Если вы соблаговолите за мной последовать, я отведу вас в такое место, где мы все сможем побеседовать без помех.

Он глянул на Бурра, но воин догадался оставить все оружие, кроме ножа за поясом, на «Бочонке», где Робст с тремя членами команды за ним присмотрят. Успокоенный, Фергуул повел гостей по улице — сперва широкая и ровная, она постепенно сужалась и зигзагами вела вверх.

— Старайся держаться так, будто уже бывала здесь или хотя бы в похожих местах, — сказал Пеган Прим.

Она кивнула и опустила взгляд к булыжной мостовой.

Почти все души, которых Прим встречала в жизни, были порожденьем — потомками Адама и Евы, которые выходили на свет из тела матери и были зачаты отцом. Как доказывало или, по крайней мере, утверждало генеалогическое древо в парадном зале Калладонов, каждая такая душа могла проследить свой род до Евы и Адама. Хотя все они выглядели немного по-разному, все имели общий облик, по легенде предначертанный в Древние времена Весной.

В отличие от них появленцы не рождались от женщины, а возникали как зачаточное мерцание почти-хаоса и постепенно обретали форму. Так было в Древние времена, когда многие из них оформились в дикие души с необычным обликом и способностями. Впрочем, уже в дни Первого города они по большей части становились двуногими, двурукими одноголовыми существами обычного размера. Когда Ждод обрушил улей и уничтожил Первый город, эти души рассеялись по всей Земле и образовали новые сообщества. В разных областях существовали свои разновидности, из них самыми известными были ульдармы — они появлялись в окрестностях Второэлгорода, где из них лепили солдат и работников для автохтонов. Души, появившиеся в безлюдных краях, и сейчас порой принимали необычные формы. Впрочем, обычно появленец не отличался от взрослого порожденья. Разница заключалась лишь в том, что появленцы не могли иметь детей.

В сердце Каллы, где прожила всю свою жизнь Прим, появленцы почти не встречались, но здесь они были повсюду. На улицах играли дети — они, очевидно, были потомками Евы. А вот взрослые могли быть либо появленцами, либо порожденьем. Прим, естественно, было интересно, сумеет ли она их различить. Пеган заметил, что она слишком пристально вглядывается в прохожих, и мягко ее предостерег. В Дальне, единственном большом городе, где она бывала, все друг друга знали. В Отщепе люди держались настороженно и неприветливо.

— Души самого разного рода приезжают сюда с осколов, из Озерного края, со всего Первого разлома. Даже с Вопроса далеко на юге и из поселений вдоль Ульетракта на востоке, — объяснил Пеган. — Так что это не Дальн. Они говорят на разных языках, следуют разным обычаям. Можно увидеть даже ульдарма, вылезающего из трюма второэлгородского корабля. В таких местах… — Пеган кивнул на открытую дверь таверны, где множество похожих между собой душ говорили на языке, который Прим слышала впервые, — они могут быть общительны и дружелюбны, а вот улицы и порт — другое дело. Так что умерь любопытство.

Улица, по которой вел их Фергуул, утыкалась в обрыв. В самом ее конце стоял каменный дом, очень старый, но ухоженный. Фергуул объяснил, что здесь живет супружеская чета, владеющая несколькими кораблями, и сейчас хозяева в море.

— Лестница и первый этаж каменные, — добавил он, обращаясь к Эдде, — а вот второй этаж — деревянный.

Эдда кивнула и села на низкую каменную ограду двора. Прим поняла, что Фергуул предупреждает великаншу — пол второго этажа не выдержит ее веса.

Эдда сбросила плащ с головы, но сама осталась закутанной. Остальные сели на деревянные стулья и скамьи вокруг стола во дворе. Плетея последние несколько дней все больше молчала (она плохо переносила качку), но сейчас настроила арфу и запела песню, выученную в дороге со слов Эдды. Наступили сумерки, скрыв приближение Корвуса, когда тот слетел с обрыва и уселся на длинный и очень толстый сук у них над головой.

Корвус внимательно слушал песню и вопреки обыкновению не выказывал недовольства. Прим подумала, что огромный говорящий ворон пробыл на Земле всего год и, хотя летал далеко и видел много, мог услышать лишь малую долю того, что знают сказительницы вроде Эдды и Плетеи.

Песня была в очень старой поэтической манере с множеством намеков на другие песни и мифы. Однако общую сюжетную канву знал всякий, кто вырос там, где есть книги. Поэтому Прим залезла на дерево, что ей было легко, пусть даже она превратилась из девочки во взрослую женщину, села на ветку рядом с Корвусом и стала шепотом пояснять ему историю.