Прим зевнула и внезапно поняла, что просидела с Эддой очень долго. Она помогала великанше, доставая цветные шелка из рукодельной сумочки, которая легко убиралась в карман, но содержала неисчерпаемые запасы иголок и ниток. При таком тусклом свете почти невозможно вдеть нитку в тонюсенькую иголочку, но Прим заметила: если пристально смотреть на ушко Эддиной иголочки, оно расширяется, пока не станет с дверь.

— Ты когда-нибудь спишь? — спросила Прим.

— Могу спать, если захочу, — ответила Эдда, — но могу и обходиться без сна.

— Интересно, почему так?

— За день ты видишь много всего такого, что надо разобрать, проредить и осмыслить. Когда ты просыпаешься, ты знаешь, что было важно, и в голове у тебя уже все уложилось. У меня это происходит постоянно. И мне не надо так много забывать, как тебе.

— То есть ты помнишь больше?

— Я устроена иначе, чем ты. Во мне просто вообще всего больше, — ответила великанша.

Чувствуя, что разговор ведет в дебри, Прим сменила тему:

— Когда я сюда спустилась, то думала, ты чинишь испорченные части карты. Но ты многое добавила.

— Там, куда ты отправляешься, Примула, мелочи очень важны.

Прим нагнулась к паутине разломов в окрестностях Второэла.

— Лин сказал, нам придется идти мимо самого Второэла, потому что наше суденышко такое маленькое. Что он хотел сказать?

— Как ты видишь, на юг можно попасть двумя путями, — ответила Эдда. — Либо прямиком по Первому разлому, который хорошо защищен от моря и безопасен даже для маленьких судов, либо в обход большого острова Туков удел, но тогда за ним придется выйти в открытое море. Огибать этот мыс опасно — волны и ветер выбросят вас на берег, если только не отойти в океан куда дальше, чем это разумно для «Бочонка».

Прим кивнула. То, о чем говорила Эдда, на карте можно было не заметить, но после объяснений великанши Прим вообразила прибой, бьющий в каменистый юго-западный мыс Тукова удела, так явственно, будто смотрела на него с обрыва.

— Что ж, надеюсь, мы благополучно пройдем мимо Второэла, — сказала Прим, переводя взгляд на менее опасный путь. — Мне хочется его увидеть, и в то же время я жалею, что не отправлюсь с тобой завтра в Восточный Отщеп.

— Сегодня, — поправил Пеган.

Прим подняла глаза и увидела его в дверном проеме, на фоне розовой зари.

— Ты что, всю ночь тут просидела? — спросил он.

— Да, — смутилась Прим. — Но я лягу спать, как только выйдем в море.

Эдда отложила нитки и начала скручивать карту. Она начала с восточного края, чтобы им не разворачивать всю шкуру, когда надо будет смотреть Осколье. Прим не знала, когда вновь увидит ее целиком, и с любопытством разглядывала те части, которые исчезали под скаткой. В целом куски, не пострадавшие от сырости и не тронутые Эддой — любимые памятные куски, — теперь казались видом через запотевшее стекло, которое Эдда протерла там, где прошлась своей иголкой. Однако область между Дворцом и Заплутаньем (тут оно называлось своим именем, поскольку карта была древняя) выделялась среди других тем, что была почти совсем пустой.

— Почему здесь на карте ничего нет? — спросила Прим.

Она уже догадывалась почему, но хотела услышать, как ответит Эдда.

— Некоторые вещи не поддаются изображению по самой своей природе.

Прим ничего в кораблях не смыслила, и «Бочонок» сперва показался ей красавцем. Теперь она понимала, что это нескладная, широкая грузовая барка, медленная в сравнении с большими парусниками, снующими по Первому разлому между Отщепом и Второэлом. На значительном протяжении разлом был, по сути, внутренним морем. Робст предпочитал держаться с подветренной стороны от осколов по его западному краю, так что саму Землю они видели лишь изредка, да и то через туманную дымку. Большие парусники резво скользили посередине разлома, где ветер был сильнее. Прим не раз замечала, как Лин и Мард, отвлекаясь от судовых обязанностей, с завистью смотрят, как они под всеми парусами обгоняют «Бочонок» так, словно он тащит по дну якорь.

С течением дней Прим все лучше различала другой берег, ибо здесь, как и обещала карта, разлом сужался.

Утром шестого дня, очень рано, гамак под ней закачался как-то непривычно. Прим догадалась, что их подхватило течение, и вышла на палубу взглянуть. Над горами на востоке — теперь они были совсем близко — занимался рассвет. Она перевела взгляд на западный берег и вместо привычных заросших кустами обрывов увидела каменные глыбы, выпирающие из бесплодной земли, отлого уходящей в море.

Итак, они достигли южной оконечности оскола, известного как Голая вырубка. В древности здешний лес свели элгородские дровосеки, но тогда тут оставались трава и кусты. Угрюмая местность, проступающая в первом свете зари, звалась мысом Руба. Здесь холм-великан встал, разворотив землю, и ушел прочь, а все к западу от реки откололось и начало смещаться к океану.

Сразу за мысом Руба лежал следующий разлом или, вернее, котел, где сходились несколько разломов. Там и брало начало течение, раскачавшее гамак Прим. Некогда это было слияние двух рек в нескольких лигах от Элгорода.