— Выбрось это из головы, — отвечала Элиза. — Ты ничего не понимаешь.

— Как не понимаю? Пусть я математик, но всё же я знаю, что происходит между мужчиной и женщиной.

— Да, но ты не коммерсант и представить себе не можешь, что происходит между такими, как я и Бернар. Не тревожься. Будь ты коммерсантом, меня бы к тебе не влекло, как не влечёт к Бернару.

— Вы определённо кокетничали.

— Естественно — но кокетство это ведет к делам отнюдь не постельным.

— Я окончательно запутался. Вы меня дразните.

— Полно тебе, Бон-Бон! Давай разберёмся. Кого из всех немцев я выбрала себе в друзья?

— Лейбница.

— А кто он?

— Математик.

— В Голландии?

— Гюйгенса… математика.

— В Англии?

— Даниеля Уотерхауза. Натурфилософа.

— Во Франции?

— …

— Ну же! Когда я впервые попала в Версаль и вокруг меня увивалась куча любвеобильных герцогов, кому я отдала свои чувства?

— Вы отдали их… математику.

— Как звали математика? — Элиза поднесла ладонь к уху.

— Его звали Бонавантюр Россиньоль, — сказал Бонавантюр Россиньоль и быстро огляделся, проверяя, не слышал ли его кто-нибудь.

— Когда я попала в беду под Сен-Дизье, кто первый об этом узнал?

— Тот, кто читает всю почту. Бонавантюр Россиньоль.

— И кто прискакал мне на выручку через пол-Франции, отправился со мной на север в Нимвеген и усадил меня на корабль?

— Бон…

— Довольно. Имя звучное и хорошо известное. Однако я предпочитаю называть его Бон-Боном.

— Отлично. Это был Бон-Бон.

— Кто овладел мною на берегу Мёза?

— Этьенн де Лавардак.

— Кто ещё?

— Бон-Бон.

— Кто придумал, как мне выбраться из западни?

— Бон-Бон.

— Кто помог мне замести следы, подделал документы, солгал королю и д'Аво?

— Бон-Бон.

— А кто отец моего первенца?

— Понятия не имею.

— Это потому, что ты не хотел на него смотреть, пока была такая возможность. Однако я скажу тебе, что Жан-Жак очень похож на Бон-Бона — в нём нет и следа порченой крови де Лавардаков. Ты его отец, Бон-Бон.

— К чему вы клоните?

— Я всего лишь говорю, что нелепо ревновать меня к Самюэлю Бернару. Мои и его дела — ничто в сравнении с нашим романом и общим сыном.

Взгляд Бон-Бона рассеянно остановился на знаменитой многоглавой мечети, украшающей стену за Элизиной спиной.

— Вы напомнили мне о том, что я предпочёл бы забыть. Я мог бы справиться получше.

— Ерунда!

— Я мог бы полностью избавить вас от обвинений в шпионаже.

— Возможно, да. Но я думаю, всё обернулось к лучшему.

— Что?! Вы вышли замуж за человека, которого не любите, а Жан-Жака похитил выживший из ума саксонский банкир?

— Это ещё не конец истории, Бон-Бон. Сегодня мы встретились, чтобы её продолжить.

— Да. И место выбрано занятное. — Россиньоль подался вперёд и понизил голос так, что Элизе, дабы расслышать, пришлось почти коснуться лбом его лба. — Два года я читаю все письма этих людей, но никогда не видел их лиц и не пил их кофе.

— Он тебе нравится?

— Лучше обычного, — признал Россиньоль, — хотя сам по себе не настолько хорош, чтобы вы и герцогиня д'Уайонна неустанно пели ему хвалы.

— Вот видите! Чего только я не сделаю ради криптологии! — Элиза с улыбкой развела руками, приглашая Россиньоля восхититься великолепием кофейни Исфахнянов. — Что-нибудь за последнее время узнал?

— Здесь не время и не место об этом говорить! Впрочем, в любом случае нет. Я был слишком занят, читая ваши письма.

— Интересное чтение?

— Даже чересчур. Лотару вы пишете: «Вторжение в Англию наверняка отменят», финансисту в Лион: «Вторжение близко, нам надо будет платить войскам!»

— Ты не знаешь и половины.

— Я тревожусь, как бы вы вновь не угодили в беду и не вынудили меня скакать куда-то во весь опор, подделывать документы, лгать высокопоставленным лицам… что я сделаю с превеликой охотой, — торопливо добавил он, заметив, что Элизины губки начали надуваться. — Но чудо, что вам простили прежний раунд обмана и шпионажа. Второй раз…

— Ты ровным счётом ничего не понял, — сказала Элиза. — Это было не прощение, а экономическая сделка. Я и не вышла сухой из воды, как тебе представляется, а заплатила чудовищную цену, которую ты не в силах вообразить. Ты, возможно, думаешь, что я вновь окунулась в море интриг после двух лет передышки — спокойных лет для тебя, Бон-Бон, но мне всё это время казалось, будто я под водой и только сейчас всплыла настолько, что снова могу дышать. Я буду изо всех сил царапаться когтями, пока не выберусь окончательно.