— Ты не ответила мне на вопрос, — сдержанно сказал великий князь. Истерики женщин давно уже не трогали его сердце. Еще с прошлой жизни. А ведь какая умная. Правильно все сообразила, что ее спрашивают про Стюарта. Проблем больше нет? Ха! Кому помогала воровать государевы сокровища?

— Мишка это Хвостов, — готовно поведала Марфа, — любимый мой злыдень. Как купил его личанин (англичанин), так и спровадился по его заботам. И ее заставляет. Люблю его и ненавижу. И что делать не знаю. Я вам его сдам, только не посылайте в пеньковую петельку!

— Вешать, что ли? — холодно уточнил следователь.

— Да, ваше высочество, — угодливо улыбаясь, подтвердила Марфа.

Ха, как у нее получалось легко. Я ей кто, государь-амператор, сразу казнить и миловать?

Горничная смиренно стояла на коленях и, похоже, даже не думала подниматься на ноги. Надо ей хоть что-то путное сказать. А что скажешь? Она-то думает, что он Господь Бог. А ведь он простой смертный, хоть и в высоком чине и должности!

— Хорошо, я попробую, — нехотя проговорил Константин Николаевич. Подумал, что «кажется, за это еще не вешают». Потом произнес это вслух, размерено.

Марфа с надеждой посмотрела на него, по-прежнему находясь на коленях. Великий князь увидел на ее глазах слепую страсть и пораженно обалдел. Другими словами не скажешь. И это бой-баба! Сильно же она вляпалась!

— Тебя и особенно, твоего хахаля, может спасти только чистосердечное признание, — предупредил он, — одно слово лжи и ты окажешься на каторге. А твой бестолковый мужик в петле. Поняла! — угрожающе нагнулся над ней следователь.

— Поняла, батюшка, как есть, все поняла, — торопливо закивала Марфа китайским болванчиком, — все дословно расскажу и объясню.

— Тогда садись на стул, нечего у моих ног валятся, — приказал Константин Николаевич, — не достойна еще!

Следователь, конечно, грубо пошутил, но Марфа послушно и торопливо села, поверив страшному следователю.

Процесс пошел!

Марефа уже хотела облегченно «петь соловьем», но великий князь предупредительно остановил ее.

— Подожди пока, — сказал он, указал: — я сам, что ли, буду записывать?

Опять позвонил секретарю. Ох, и надоедают, наверное, ему эти звонки! С другой стороны, должность такая.

Негромко признал, почти попросил у секретаря, чтобы тот кликнул Колокольцева.

Алексей, конечно, особо не прекословя, позвал вахмистра. У этого молодцеватого малого снова пришлось спрашивать искомого грамотного человека, хотя он и без того знал, что у старшего команды точно есть писарь. То есть, в данном случае, особь мужского пола, умеющая писать и знающая каноны юридической бюрократии.

Как ему надоели все эти византийские традиции! Пришел бы на рабочее место, как старый служебный друг, да ведь он сам первым не правильно поймет!

Наконец, он сумел задать первый вопрос о житье-бытье горничной, твердо будучи уверенным, что его правильно и грамотно запишут. Правда, ответа он будет дожидаться, судя по всему, долго. Марефа, которая такого вопроса совсем не ожидала, оцепенела.

Поначалу великий князь решил стойко ждать. Потом ему все это стало надоедать. Он угрожающе рыкнул:

— И что же, ты уже передумала? Или хочешь, чтобы я под именно твою дудку играл, сволочная баба?

В оригинале звучало еще жестче и живительно, хотя и более матерщинно. Во всяком случае, Марефа хорошо его поняла и начала более активно реагировать:

— Прости Христа, барин, али ты что, все обо мне знаешь? — изумилась она.

— А тебе что? — не стал сдерживать себя великий князь, — научную методику хочешь изучить, падла коломенская?

Почему коломенская и почему падла, а не верста, она не поняла, но тон был излишне тяжелым, и для нее более опасным и потому Марефа перешла к проверенным методам. Она юркнула на пол под колени важного сановника и что есть силы завопила:

— Барин, родненький, не губи, Христа ради, всю жизнь буду за тебя молить! И родных уговорю за тебя молиться!

Вот Бог обрадуется такой молитве! — хмыкнул Константин Николаевич и повелел писарю:

— Подними ее Прошка. Тебя ведь Прохором зовут?

— Ага, — кивнул писарь, поднимать руками он не стал, но чувствительно дал ей ногой в бок. Великий князь только поморщился, представив, как ей было больно. Но как оказалось, это действие для простонародья этого времени наиболее понятно. Баба вскочила на ноги, а потом села на стул в боевой готовности к диалогу.

Ну что ж, если ты не понимаешь слова…