Вопросов было немного, и через пять минут мои коллеги потянулись обратно к двери. Мне удалось затесаться в толпе и выскочить в коридор одной из первых.

– Я провожу тебя до крыльца, – сказала я Жене, ухватившись за еще одну возможность побыть подальше от Кравицкого. Я все еще находилась в смятении, у меня в голове никак не укладывалось, что он снова здесь, где-то совсем рядом. И я не знала, что со всем этим делать.

– Он постоянно искал тебя глазами, – подлила масла в огонь подруга.

– Тебе показалось, – торопливо ответила я. Но сердце при этом екнуло.

– Похоже, что не женат. Кольца, во всяком случае, нет, – не унималась она.

– Это ни о чем не говорит. Не все носят обручалки. – Мне вовсе не хотелось думать о том, женат он или нет. Нет, не хочу знать.

– Я уже жду не дождусь вечера, – ухмыльнулась Женя, – чтобы послушать твою историю.

Я закатила глаза, а потом свернула с пути, чтобы взять в автомате кофе.

– В девять позвоню, – сказала на прощание подруга, а я отсалютовала ей стаканчиком с напитком.

У меня было еще минут пятнадцать свободных, и я решила задержаться на крыльце, выпить кофе. Середина сентября выдалась по-летнему теплой, даже жаркой. Совсем как в тот год, когда ОН исчез из моей жизни.

– Это ведь не моя дочь? – Около меня вырос Кравицкий.

Я вздрогнула и немного расплескала кофе себе на халат. Черт!

– Да ты капитан Очевидность, – съязвила я и принялась салфеткой промакивать пятно. Надеюсь, было не очень заметно, как предательски дрожали мои руки. – Если, конечно, я не уникум и моя беременность не длилась два с половиной года.

– Значит, ты замужем? – В руке у Кравицкого тоже был стаканчик кофе, и он сделал оттуда большой глоток.

Я неопределенно кивнула, решив не уточнять, что мой брак уже давно в прошлом, не продлившись и двух лет.

– А ты? – вырвалось само собой, за что я тут же мысленно себя отругала.

Он чуть усмехнулся:

– Не женат. И не был.

Не думала, что испытаю после этого облегчение. И даже злорадство. Но вида, конечно же, не подала. Лишь нарочито равнодушно отхлебнула кофе, который за это время успел поостыть.

– А ты не изменилась совсем, – сказал вдруг Кравицкий, заставив мое притихшее было сердце сделать новый кульбит. – Только цвет волос стал немного темнее, или мне кажется?

– Если только немного, – отозвалась я. Не признаваться же мужчине в том, что пришлось использовать краску чуть более темного оттенка каштана, чтобы закрашивать первые седые волоски – последствие тяжелого развода с бывшим муженьком? Правда, многие соглашались, что этот цвет шел мне больше, поскольку делал мои зеленые глаза ярче. Я же почти не видела разницы.

А вообще, меня приятно удивило, что Кравицкий заметил такой нюанс. Но знать ему об этом, конечно же, не нужно было.

– Кристина Станиславовна! – окликнула меня выбежавшая на крыльцо молоденькая медсестричка. – Там девушку привезли на скорой. Сорок две недели. Родовая деятельность слабая, в скорой отошли воды. Нехорошие, зеленые.

– Мне надо идти. – Я бросила на Кравицкого короткий взгляд. Впервые за весь наш разговор. И, радуясь возможности наконец сбежать от этого напряженного общения, поспешила за медсестрой.

Ситуация оказалась критическая, ребенка чудом удалось спасти, хотя гипоксия была уже серьезная, неонатологам пришлось даже проводить реанимационные действия, и прогнозы они пока делать опасаются. Роженица на вопрос, как ей позволили доходить до такого срока, заявила, что сама уже месяц не ходила в консультацию, потому что боялась, что заставят делать кесарево, а она принципиально хотела родить сама.

Вот и родила…

Как же часто в моей практике страдали малыши из-за временами глупых, а то и вовсе абсурдных убеждений и принципов их мамочек! И далеко не всегда у этих историй случался счастливый конец.

Хорошо хоть, остаток смены прошел в относительном спокойствии. С Кравицким мы больше не сталкивались, точнее, я делала все, чтобы этого не случилось. И когда он наконец закончил свой рабочий день, мне стало заметно свободнее дышать, и я уже сама стала собираться домой.

– Пока в отделении все стабильно. Вот только за этой новенькой последи, у нее многоводие, и мне не нравится тенденция, – сказала я, передавая дела Никите Самойлову, заступавшему на ночное дежурство.

– Понял. – Он был хмурым и то и дело нервно тер свой стриженый затылок.