Опять же, день давно перевалил за середину, и можно надеяться, что Ромашка пришел в себя после вчерашней пьянки.

Добрыня Ромашкин, закадычный Владов друг, прозвище имел сообразно фамилии. Походил он, скорее, на медведя, чем на полевой цветок. На рыжего медведя, ибо шевелюру имел огненную. Да и остальной волосяной покров, в чем Влад убедился, не единожды побывав с Ромашкой в бане, отливал всеми оттенками рыжего цвета.

Высокий, широкоплечий, круглолицый, неуклюжий и шумный, он сильно отличался от сверстников с самого детства. Как и Влад. Правда, Влад по иной причине, но…

У Ромашкиных матушка остановилась погостить по дороге в Минеральные Воды. Поместье располагалось на берегу широкой реки. С тех времен Влад запомнил огромный белокаменный дом, стоявший на высоком холме. С балкона второго этажа и открывался чудесный вид на реку. В саду, окружавшем дом, цвели деревья. От малейшего движения ветерка начиналась цветочная метель. Это завораживало. Как и насыщенный приторно-сладким ароматом воздух.

Матушка Влада приятельствовала с Аглаей Кузьминичной Ромашкиной, в девичестве Ленской, с юных лет. Они вместе обучались в пансионе для благородных девиц, а когда Аглая вышла замуж и переехала в поместье к мужу — переписывались и навещали друг друга. Аглая никогда не чуралась дружбы с любовницей Великого Князя и, по словам матушки, никогда не пользовалась привилегиями, что эта дружба давала.

Как-то Владу довелось рассматривать солнцерисунки[1] матушки в молодости. На многих она была запечатлена с подругой Аглаей, и Владу казалось странным, что она — мать Добрыни. Маленькая, белокожая, темноволосая — Аглая казалось хрупкой, как фарфоровая статуэтка. По сравнению с ней даже матушка, изящная блондинка-ландыш, выглядела крупной. А Влад, даром что ростом пошел в батюшку, был на полголовы ниже ростом и вполовину уже, чем Добрыня. Да и отец приятеля на великана не походил.

Правда, поговаривали, что в предках у Ромашкиных — богатыри-исполины, истинные потомки богов. И Добрыня похож на прадеда, снискавшего славу в великих битвах прошлого века.

Познакомились Влад и Добрыня просто. Мальчиков представили друг другу матери. Было им тогда по семь лет. Влад изо всех сил вел себя вежливо, как учила матушка. Добрыня же смотрел на сие презрительно и, улучив момент, предложил новому знакомцу прогуляться к реке. Это означало «сбежать из-под надзора воспитателей». И отказаться от столь заманчивого приключения Влад не смог.

Приключение получилось знатным. Добрыня стащил на кухне огромный ломоть свежеиспеченного хлеба с хрустящей корочкой и одуряюще пахнущее чесноком колечко колбасы. Они разулись и босиком, с гиканьем, сбежали по тропинке к воде. И там, на деревянных мостках, опустив босые ноги в воду, уплетали хлеб и колбасу. А после ловили огромных стрекоз с прозрачными крыльями. Убегали от чьей-то собаки. Кубарем скатывались с холма по траве. Строили замок из песка и палок на берегу реки. И, возможно, даже успели бы покататься в лодке, что нашли на берегу, но беглецов обнаружили, поймали и сопроводили в дом.

Матушка пришла в ужас — и от поступка Влада, и от его внешнего вида, и от испорченной одежды. Белый костюмчик-матроска стал похож на грязную тряпку и восстановлению не подлежал. А еще Влада, укусила какая-то тварь — то ли слепень, то ли комар — и щеку раздуло так, что один глаз превратился в щелочку.

— Твой сын… это твой сын… — только и повторяла матушка, принимая успокоительные капли из рук подруги.

По ее мнению, виноват во всем был Добрыня. И его отец, дабы не огорчать гостью, а, возможно, и потому, что прекрасно знал характер собственного отпрыска, отправил слугу за розгами.

Такой несправедливости Влад снести не мог. Топая ногами и повышая голос, что само по себе являлось вопиющим безобразием, он доказывал, что сбежал по собственной воле, что Добрыня не заставлял его бегать босиком и кататься по траве. Тем более, не науськивал комаров кусаться.

И был услышан.

Матушка, проявив несвойственную ей строгость, позволила хозяину дома наказать обоих мальчиков. Справедливость восторжествовала. Так что, можно сказать, Влада и Добрыню сдружила порка.

Осенью, после возвращения из Минеральных Вод, Влад поступил в закрытую школу для мальчиков. И Добрыня — тоже. Выходные они проводили вместе, под присмотром матушки Влада, что не мешало им проказничать, познавать мир… и дружить по-настоящему, по-мужски.

Влада сторонились, потому что знали о его «неблагородном» происхождении, Добрыни опасались из-за внешнего вида и неуемной силы. Изгоями в обществе сверстников они не стали, но держались особняком. И если кого и спрашивать о том, что случилось ночью, так только Добрыню. Не мог он не заметить, как друга женили.

Или… мог?

Добрыня шумно пил чай в столовой квартирной хозяйки. Рядом с пузатым самоваром стояла початая банка соленых огурцов. Добрыня отхлебывал чай из огромной кружки, кидал в рот огурец и хрустел им так громко, что Владу пришлось повысить голос, привлекая к себе внимание.

— А, это ты! — обрадовался другу Добрыня. — Присоединяйся! Лучшее средство от похмелья, знаешь ли…

— Спасибо, воздержусь.

Влада передернуло. Он знал, что в душистый чай Добрыня щедро насыпал сахару, так как обожал сочетание приторно-сладкого и чесночно-соленого.

— Как голова-то? — подмигнул Добрыня. — Не болит?

— Нет. — Влад опустился на свободный стул. — А у тебя?

— Еще пара кружечек, и перестанет. А ты чего? По делу или так?

— Или по делу, — вздохнул Влад. — Ромашка, выручай. У меня память отшибло.