– Меня зовут Барт, - медленно сказал он, глядя мне в глаза. А я вдруг вспомнил, что в инструкции ничего не было сказано о соблюдении трех законов роботехники, и не без брезгливой опаски дернулся в сторону.

С этого дня Барт больше не напоминал человека. Он перестал разговаривать и стал обычным полосатым котом. Любил спать на коленях Гуги, когда она заканчивала хлопоты с обедом.

"Наверное, в Барте что-то испортилось", - решил я. И решил отложить этот вопрос на потом. Если оно будет у меня, это "потом".

Хотелось, наконец, поговорить откровенно с гугой.

– Что вы можете делать с пространством-временем, Гуга?

Она некоторое время молчала, только стучали вязальные спицы.

– Была девочкой - хотелось баловства, - ее скрипучий голос звучал монотонно и невыразительно.
– Была женщиной - хотелось удовольствий для себя. Стала старухой - не хочется ничего.

– Но вы обладаете такой мощью!
– не выдержал я.
– Вам подвластно пространство и время!

– Нет цели для моей мощи, - вздохнула Гуга, продолжая работать спицами.
– У меня нет стремления к познанию мира, которое движет учеными. Нет страсти к разрушению, которая движет фанатиками, желающими заявить о себе всей Вселенной. Нет страсти к созиданию, потому что уже все давно создано, в бесконечном многообразии вселенных, устроенных всеми возможными способами, и циклических, и замкнутых, и плоских... Я просто хочу вязать, мне это нравится. А для этого мне достаточно мотка ниток и двух спиц.

– А можете вы вернуть меня назад?
– вдруг спросил я. Сильно болела и кружилась голова.

– Куда назад?
– пожевала губами гуга.
– В прошлое? Захотите ли вы прошлого, Радий? Мало кто знает, как бывает безрадостно повторение прошлых радостей. Или вы хотите назад, на Землю? Может, ее уж и нет давно... Довольствуйтесь тем, что есть. Баловство все эти ваши сиюминутные желания. С другой стороны, быть может, только они и имеют смысл, ведь бесконечность все равно сводит на нет все начинания, особенно те, что мудро рассчитаны на долгий срок.

– Как это, нет Земли?!

От усталости и бессонницы я снова начинал грезить наяву. Римский Колизей. Из века в век центр Рима, место скопление народа. Каждый камень вытерт бессчетным числом ног. Каждый камень - история. Каждый правитель считал своим долгом достраивать эту громаду, привносить что-то свое, потому что знал, что построенное здесь приобщается к вечности. К вечности человеческой цивилизации, как бы хрупка она ни была на фоне вечности вселенных. Наша Земля - такой же Колизей. Израненная, истоптанная, пропитанная кровью и насыщенная воплями жаждущих зрелища зрителей. И я был тут. Я, словно нищий, но гордый своей свободой римлянин, сидел в каком-то грязном закутке, жадно пожирая краюху хлеба. Пресыщенный зрелищем только что закончившихся игрищ, но ожидающий новых и новых. И ожидающий новых пиров. Я был тут свой, я был человек, как и все мы, несовершенные, слабые, но так жаждущие жизни и так любящие свою планету, свой храм, свой хлев, свою бойню... Земля не может, не имеет права исчезнуть!

В иллюминаторе что-то блеснуло. Звезда? Я бросился к приборам. В черной бездне действительно зажглась утренняя звезда. Да, было утро, часы показывали шесть... И планета. Я срочно пошел на посадку.

На маленьком космодроме, напоминавшем старую железнодорожную станцию, никого не было. Я ворвался в диспетчерскую. За пыльным столом сидел человек.

– Снова вы?
– блеснул он на меня стеклами очков.

– Могу я послать радиограмму на Землю?
– выкрикнул я, с умилением глядя на настоящего, живого человека.
– Она ведь есть, правда?

– Земля? Разумеется, есть, - человек деловито взял ручку.
– Диктуйте.

– Я, величайший космопроходец и покоритель Вселенной, шлю сердечный привет всем людям, - последнее слово я произнес с глубокой нежностью.
– И в особенности жителям планеты Земля.

Я выбежал из диспетчерской. Пора лететь домой! Если до Земли доходит радиосигнал, то долечу и я, Радий Мирный! Что же до цели моего путешествия... Думаю, отправитель того наглого послания уже достаточно наказан - он ведь прошел той же страшной черной дорогой, что и я. Бог с ним, с этим самовлюбленным дурачком. Может, хоть станет настоящим человеком, преодолев такой тяжелый путь.

– Вы снова не подписались!
– досадливо крикнул мне вслед диспетчер, но я уже не слышал его. "Фотонный мотылек" стартовал. Приглядевшись, я увидел в иллюминаторе гугу. Она стояла на стартовой площадке и махала мне рукой. К ее ноге прижимался полосатый кот.

Коридор был просторным, сумрачным и казался бесконечным. Вдоль одной стены тянулся ряд белых дверей без номеров и надписей. У стены напротив стояли бесчисленные оранжевые стулья, большую часть которых занимали люди - очень разные, странные в своём разнообразии. В пижамах и уличной одежде, в купальниках и в зимних куртках, несколько человек в различных униформах и даже один голый. Впрочем, никого из присутствующих не смущал и не удивлял вид друг друга.

Всё это не походило ни на что знакомое, но немного напоминало очередь в поликлинике, и Сергей неуверенно спросил:

– Кто последний?

Никто даже не посмотрел в его сторону. Только один старик в пуховике и вязаной шапке усмехнулся себе под нос.

– Что смешного?
– спросил Сергей беспомощно. На душе было тоскливо.

– Оно, может, и очередь. Да только такой ты не видал ещё, - ответил старик.
– Садись, дело долгое... а может и нет... Сложно сказать. Часов нет. Времени, кажется, тоже...