Будем как солнце!
вернуться

Бальмонт Константин Дмитриевич
Шрифт:

Колокольчик

Чашей малою качаясь, говоря с самим собой, Нежно впил глоточек неба колокольчик голубой. Он качнет свой взор налево, сам направо посмотрев, На земле намек на небо, колыбелится напев. А с бубенчиками дружен, серебра зазыв живой, Колокольчик тройки мчится по дороге столбовой. Говорунчик, гормтунчик, под крутой дугою сказ, Двум сердцам, чей путь в бескрайность, напевает: «В добрый час». Что законы? Перезвоны легче пуха ковыля. Что родные? Два живые, двое – небо и земля. И уж как он, колокольчик, сам с побегом столь знаком, Бьется в звонкую преграду говорливым язычком. Коренник – как бык могучий, шея в мыле, пламя взгляд. А встряхнутся пристяжные, – и бубенчики звенят. И пером павлиньим веет, млеет шапка ямщика. Как бывает, что минута так сладимо-глубока? В двух сердцах – один, созвучный колокольчик-перебой. Взор «Люблю!» во взор излился. Колокольчик, дальше пой. Шире. Дальше. Глубже. Выше. Пой. Не думай ни о чем. Солнце степь – всю степь – рассекло как мечом – одним лучом. Скрылись в солнце. И, качаясь, говорит с самим собой: «Жив я, впив глоточек неба!» – колокольчик голубой.

Черная вдова

Ивану Сергеевичу Шмелеву

Я знаю Черную вдову, В ее покрове – светов мленье, Ее я Полночью зову, С ней хлеба знаю преломленье. С ней кубок темного вина Я пью безгласно, в знак обета, Что только ей душа верна, Как жаворонок – брызгам света. Когда ж она уйдет во мгле, Где первый луч – как тонкий волос, Лозу я вижу на столе И, полный зерен, крепкий колос.

Судьба

Судьба мне даровала в детстве Счастливых ясных десять лет И долю в солнечном наследстве, Внушив: «Гори!» – и свет пропет. Судьба мне повелела, юным, Влюбляться, мыслить и грустить. «Звени!» – шепнула, и по струнам Мечу я звуковую нить. Судьба, старинной брызнув сагой, Взманила в тающий предел, И птицей, ветром и бродягой Весь мир земной я облетел. Судьба мне развернула страны, Но в каждой слышал я: «Спеши!» С душою миг познав медвяный, Еще другой ищу души. Судьба мне показала горы И в океанах острова. Но в зорях тают все узоры, И только жажда зорь жива. Судьба дала мне, в бурях страсти, Вскричать, шепнуть, пропеть: «Люблю!» Но я, на зыби сопричастий, Брал ветер кормчим к кораблю. Судьба, сквозь ряд десятилетий, Огонь струит мне злато-ал. Но я, узнав, как мудры дети, Ребенком быть не перестал. Судьба дает мне ведать пытки, На бездорожье нищету. Но в песне – золотые слитки, И мой подсолнечник – в цвету.

Из книги «Светослужение»

1936–1937

Как мы живем

Как мы живем, так и поем, и славим. И так живем, что нам нельзя не петь. Фет
Мы так живем, что с нами вечно слава, Хмельная кровь, безумствующий бред, И, может быть, в том жгучая отрава, Но слаще той отравы в мире нет. Как мы живем? Взгляни, о мрак лукавый, Что над тобой? Глубокий синий час. Там яхонты, не ждущие оправы, Смарагды, лаллы – все это для нас. Сам Вседержитель властною десницей Толкнул и опрокинул россыпь снов, Затем, что Он в ночах, зарницелицый, Внимать любви вспевающей готов. И мы поем – о том, что любим рдяно, Что травы ночью грудим мы в стога, И песня бьется струйкою кальяна, И океан рокочет в берега. И так поем, что, если б были мертвы, Мы ожили бы, слыша тот напев, И кругоём лазури распростертый Богаче стал, от нас поголубев. Мы так живем в той песне безоглядной, Мы так взметаем зыбь души в струну, Что новый – тут и там – светильник жадный, Прорезав ночь, взлетает в вышину. И любо нам безумное забвенье, И любо перелить нам в злато медь, Любовью звонкой вечность лить в мгновенье, Сквозь тишину до вышних звезд греметь! 1936. 28 октября 11 ч. у. Яркое солнце Тиаис

Задымленные дали

Я люблю задымленные дали. Предрассветность, дремлющую тишь. Озерки, как бы из синей стали, Ширь и даль, куда ни поглядишь. Лип высоких ветви вырезные, Четкие в лазури золотой, Сети трав, утонченно-сквозные, Солнца шар, из золота литой. Я люблю крутые косогоры В чашечках раскрывшихся цветов, Свет их цвета, голубые взоры, Мед их пить душой всегда готов. Я люблю безмолвное качанье Цветика к другому, рядом с ним, Заревое сонное звучанье, Звук, плывущий тихо за другим. Эти накопленья, переборы, Переплески восходящих сил, Дышат опрокинутые горы, Слышат хоры вышних звезд-кадил. Непрерывна творческая пряжа, Все творят, во сне и наяву, Червячок, и он, зеленый, даже Хочет зеленить собой траву. Многоскатно всюду, многопольно, Многоцвет сапфиров, жемчугов, Серебро реки всплеснулось вольно, Волны шепчут сказку берегов. Я шепчу вослед благословенье, Чувствую, как силы возросли, Как, испив рассветное мгновенье, Дали, дрогнув, манят быть вдали. 1936. 21 ноября

Голубая занавеска

Голубая занавеска Колыхнулась на окне. Океан, весь полный блеска, Из постели виден мне. Весь гудит он от разгула, Крика, всклика голосов, Словно в синем потонуло Полногласие лесов. С человеческою песней Слита песня соловья, Оттого звучит чудесней Многозвонности струя. Для какой веселой цели, Над гремучею волной, Звон густой виолончели, Флейты голос разливной? Для чего безумства скрипки, Переплески всех тонов, Звуковой зазыв до сшибки Зычных звучных голосов. Светлозвончатые звенья Рдяно-звучного огня? Одинокое мученье Одинокого меня? Чуть качнется занавеска – Синей вновь стоит волной, Чуть коснусь я златоблеска, Тает он передо мной. Не хотят прикосновенья Сердцем тканые цветы. Отчего ж в одно мгновенье Отдалась так полно ты? Отчего ж потом нежданно, Ты покинула меня? Чтоб томился я так странно Многозернию огня? Чтоб терзало и боролось То, что жалит и горит, Видя, как златистый колос Искры страстные струит? 1936. 21 ноября

Солнце поющее

Солнце поющее спало спокойно, Пел вместо Солнца в ветвях соловей. Утро настало. Свежо и незнойно. Золото рдеет на крае ветвей. Солнце умылось водой Океана, Свежею, пресною влагою рек. Ныне и присно, и поздно, и рано, В дреме и в яви, будь чист, человек. Солнце, всходя и горя в изумруде, Миру дарует зиждительный свет. Будьте же Солнца достойными, люди, Путь ваш сияньем лучистым одет. Солнце – источник текучего света, Камень победный и огненный щит. Солнце – венец из огней самоцвета, И колесо, что в Безбрежное мчит. Солнечник, солнечно Солнце милуя, Я звукосолнечный вею псалом. В солнечной звонности мед поцелуя, Соколом рею и белым орлом. Белые, черные, алые птицы И голубые, ваш голос звенит. Солнце, посеяв зерно огневицы, Стало, взойдя на лазурный зенит. Смотрит, как ходит кто данною долей, Верно ль зерно упадает к зерну. В мире все слито единою волей, Солнцем, что кликнуло песней Весну. Хрустнула тонкая пленка скорлупки, Вышел птенец золотой из яйца. Голубь воркует, целуют голубки. Солнце, мы славим тебя без конца. Солнце, ты сон наш и ты пробужденье, Солнце, ты колокол, башня и звон. Солнце поющее, – сердце – кажденье, Ты же – движенье, в сверканье знамен! 1936. 5 декабря

Примиренье

От тебя труднейшую обиду Принял я, родимая страна, И о том пропел я панихиду, Чем всегда в душе была весна. Слово этой пытки повторю ли? Боль была. Я боль в себе храню. Но в набатном бешенстве и гуле Всё, не дрогнув, отдал я огню. Слава жизни. Есть прорывы злого, Долгие страницы слепоты. Но нельзя отречься от родного. Светишь мне, Россия, только ты.