Будем как солнце!
вернуться

Бальмонт Константин Дмитриевич
Шрифт:

Из книги «Ясень»

Видение древа

1916

Ибо я зачарую мое сердце и помещу его на вершине древа в цветке.

Египетская сказка о двух братьях

Мед веков

Сперва я увидал, что мир есть песнопенье, И я, дрожа, его пропел. Потом я нараспев сказал стихотворенье, То был вторичный мой предел. Потом я начертал на камне заклинанье, Перстообразный взнес алтарь. И круглую луну впустил в ограду зданья, Я был певец, колдун и царь. Теперь, когда прошли ряды тысячелетий И завершился круг племен, Я помню эти дни, когда все были дети, Как ясно помнишь яркий сон. От вкрадчивой луны ушел к иным я чарам, Лесной я изменил луне. И был как во хмелю, пьянясь цветным пожаром, И было солнце богом мне. И там, где взметы гор, где кондор верхолетный, И там, где желтый сон пустынь, Сын солнца, мёд веков я накопил несчётный, Богов венчая и богинь. Еще сменился ряд победных ликований, И, отойдя от пирамид, Давно плывет мой ум в колдующем тумане, Вновь факел ночи мне горит. Но не луна, свеча и бледная лампада Над ветхим саваном страниц Меня ведут туда, откуда силой взгляда Я вызываю сонмы лиц. Алхимик пыльных руд, восторг пресуществленья Из древних выманил я строк, Я молнии велел прийти из усыпленья И в тяжкий плуг ее запрег. Летаю коршуном, взлетаю альбатросом, Предвижу ход и нрав комет, И к лунным, наконец, хочу взлететь откосам, Все руны разобрав примет.

Звериное число

Да не смутит несведущих сегодня То, что им было ведомо вчера. Не праздная в моих словах игра, И каждый зверь есть стих и мысль господня. Я тех люблю среди зверей земли, Те существа старинные, которым Доверено священным договором, Чтобы они как вестники пришли. Меж птиц мне дорог Одиновский ворон, – Его воспел сильнейший в знаньи чар, Среди земных – болид небес, Эдгар, В веках тоски рунический узор он. Мне дорог нильский демон – крокодил, Которому молилась египтянка, Желанна мне яванская светлянка, Мне дорог путь от мошки до светил. Наш соловей, как рыцарь, слит с луною, С Венеры прилетела к нам пчела, Змея из преисподней приползла, Был послан с ветвью мира голубь к Ною. И кит был нужен в повести земной, Лик вечности являет черепаха. Моя душа – внимательная пряха, Кто в пряжу слов проник – тот мудр со мной.

Звук звуков

Сейчас на Севере горит луна. Сейчас на Севере бегут олени. Равнина снежная мертва, ясна. От тучек маленьких мелькают тени. На небе стынущем огромный круг. Какие радуги, луна, ты плавишь? Когда б на Север мне умчаться вдруг От черно-белого мельканья клавиш! ‹1914›

Кто кого

Настигаю. Настигаю. Огибаю. Обгоню. Я колдую. Вихри чую. Грею сбрую я коню. Конь мой спорый. Топи, боры, степи, горы пролетим. Жарко дышит. Мысли слышит. Конь – огонь и побратим. Враг мой равен. Полноправен. Чей скорей вскипит бокал? Настигаю. Настигаю. Огибаю. Обогнал. Январь 1915

Громовым светом

Меня крестить несли весной, Весной, нет – ранним летом, И дождь пролился надо мной, И гром гремел при этом. Пред самой церковкой моей, Святыней деревенской, Цвели цветы, бежал ручей И смех струился женский. И прежде чем меня внесли В притихший мрак церковный, Крутилась молния вдали И град плясал неровный. И прежде чем меня в купель С молитвой опустили, Пастушья пела мне свирель Над снегом водных лилий. Я раньше был крещен дождем И освящен грозою, Уже священником потом – Свечою и слезою. Я в детстве дважды был крещен – Крестом и громным летом, Я буду вечно видеть сон Навек с громовым светом.

Превозмогшая

Хочет меня Господь взять от этой жизни. Неподобно телу моему в нечистоте одежды возлечь в недрах матери своей земли.

Боярыня Морозова
Омыв свой лик, весь облик свой телесный, Я в белую сорочку облеклась. И жду, да закруглится должный час, И отойду из этой кельи тесной. Нет, не на баснях подвиг проходил, Нет, полностью узнала плоть мытарства. Но, восхотев небесного боярства, Я жизнь сожгла, как ладан для кадил. От нищих, юродивых, прокаженных, – Не тех, кто здесь в нарядной лепоте, – От гнойных, но родимых во Христе Я научилась радости сожженных. И пламень свеч в моем дому не гас. Не медлила я в пышных вереницах. Но сиротам витать в моих ложницах Возможно было в каждый миг и час. Но встала я за старину святую, За правило ночное, за Того, К кому всю роспись дела моего Вот-вот снесу, как чаю я и чую. За должное сложение перстов, За верное несломанное слово Мне ярость огнепальная царева – Как свет, чтоб четко видеть путь Христов. В веках возникши правильной обедней, Здесь в земляную ввержена тюрьму, Я всю дорогу вижу через тьму, И я уже не та в свой час последний. Минуты службы полностью прошли. В остроге, и обернута рогожей, Зарыта буду я. О сыне божий! Ты дашь мне встать из матери-земли. 16 февраля 1915

Танец искр

Лунный свет, расцветший над водою, Златооких полный огоньков, Он горит звездою молодою, Белый лотос в тридцать лепестков. На заре приходит индианка, Нежит тело смуглое в волне, А поздней крылатая светлянка Танец искр ведет как по струне. Но струне извилистой и странной, Как в ноже малайском лезвие, Как извивы губ моей желанной, Как любовь, где все мое – твое. Переливы, срывы, и отливы, Погасить, чтоб вновь сейчас зажечь, Это ль, в час, когда все сны красивы, Не души к душе живая речь. Белый лотос тридцать белых крылий Развернул и смотрит в водоем, Расцвети же, лучшая из лилий, В танец искр мы два огня сольем.

Вдруг

Я люблю тебя, как сердце любит раннюю звезду, Как виденье, что увидишь в зачарованном бреду. Я люблю тебя, как Солнце любит первый лепесток, Как рожденье нежной песни в светлой зыби легких строк. Я люблю тебя за то, что ты телесная душа, И духовное ты тело и бессмертно хороша. Ты бессмертное виденье розовеющей зари, Я любви твоей воздвигну в разных далях алтари. Аргонавтом уплывая, я прикован к кораблю, Но чем дальше удаляюсь, тем сильней тебя люблю.

В тихом заливе

В тихом заливе чуть слышные всплески. Здесь не колдует прилив и отлив. Сонно жужжат здесь и пчелки и оски, Травы цветут, заходя за обрыв. Птица ли сядет на выступ уклонный, Вспугнута, камень уронит с высот. Камешек булькнет, и влаге той сонной Весть о паденье кругами пошлет.

Вечерний ветер

Вечерний ветер легко провеял – в отдалении. В лесу был лепет, в лесу был шепот, все листья в пении. Вечерний ветер качнул ветвями серебристыми. И было видно, как кто-то дышит кустами мглистыми. И было видно, и было слышно – упоительно, Как сумрак шепчет, как Ночь подходит, идя медлительно.