— Твой энтузиазм немного пугает, — говорит Джейкоб, но Лара уже бросается вперёд с зеркальной подвеской в руке.

Мы с Джейкобом бежим за ней.

— Сэр, извините, — обращается она к нему, останавливаясь ровно на расстоянии взмаха топора.

Дровосек переводит взгляд с ансамбля на Лару, явно раздражённый тем, что его отвлекли.

— Не видишь, я слушаю? — ворчит он.

— О, да, понимаю, — отвечает она, — но разве вы не видите, что у меня тут одно важное дело?

Она поднимает зеркало.

— Смотри и слушай, — начинает она, но Дровосек, по всей видимости, не удосужился толком взглянуть на неё, потому что при первом же отблеске света он чует неладное и, вскинув руку, чтобы прикрыть глаза, начинает отворачиваться.

Но тут в дело вступаю я с маминым складным зеркальцем в руке.

— Узри и узнай, — говорю я. Он резко замирает, лицо вытягивается.

— Вот что ты такое, — произносим мы с Ларой одновременно, и что-то в Дровосеке выключается, как свет в помещении. Все краски покидают его, края начинают расплываться. Мне остаётся только протянуть руку и схватить нить.

Но это подарок для Лары, поэтому я киваю ей со словами:

— Давай.

— Не, давай ты, — отвечает она. Я пожимаю плечами и, сделав шаг вперёд, уже тянусь к груди призрака, как вдруг Джейкоб выкрикивает:

— Погоди!

Мы обе оборачиваемся к нему. Он раскачивается на носках. На его лице написаны одновременно волнение и азарт.

— Можно мне?

Мы с Ларой переглядываемся. По понятным причинам Джейкоб особо не поддерживал меня в охоте на призраков.

— Уверен? — спрашиваю я.

Джейкоб кивает.

— Ну, если ты намерена и дальше ловить призраков и отсылать их, то было бы правильно мне тоже как-то в этом участвовать. А поскольку зеркала у меня нет, вытягивать нити — это всё, что я могу делать.

— Конечно, — говорит Лара.

— Вперед, — добавляю я.

Джейкоб приближается к Дровосеку. Он разминает руки, хрустит костяшками. Лара закатывает глаза. Я улыбаюсь. И затем Джейкоб делает глубокий вдох и вводит ладонь в грудь Дровосека.

Джейкоб кривится, как если бы призрак был чашей, полной очищенного винограда на Хэллоуин или холодных спагетти. Джейкоб копается в груди Дровосека, пока не нащупывает нить и затем тянет её на себя.

Она выходит легко, серая и рассыпающаяся прямо на глазах. Джейкоб тут же бросает её на землю, где она окончательно превращается в горстку пепла.

— Фу, — морщится Джейкоб, встряхивая пальцами. — Гадость какая.

Мы с Ларой смеёмся. Дровосек же тускнеет и исчезает. Я так рада, что всё снова стало нормально. Ну, в нашем понимании нормально.

Мы проходим через Вуаль обратно. Краткое мгновение холода быстро сменяется летней духотой.

Джейкоб вновь оглядывает себя и вздыхает, заметно разочарованный своей прозрачностью.

— Просвечиваемостью, — буркает он, когда мы поворачиваем обратно и идём по площади.

Когда в поле зрения появляется Кафе-дю-Мон, я притормаживаю.

— Лара, — тихо зову, боясь задавать вопрос вслух, — мы ведь убили Эмиссара, верно?

Ну, то есть, да, он свалился с моста. Мы все видели, как он упал. Внизу нет ничего, один лишь туман. И всё же я не удивляюсь, когда Лара качает головой.

— Не думаю, что таких вообще можно убить, — говорит она. — Вряд ли они могут умереть.

Прикусываю губу.

— Но ведь его больше нет, верно? Ну, в смысле он больше не преследует нас.

— Да, по словам Рене, этот нас больше не побеспокоит.

— Этот, — эхом повторяю я.

Лара вздыхает, разворачиваясь ко мне.

— Сомневаюсь, что это был единичный случай, Кэссиди. Рано или поздно тебя заметит ещё один Эмиссар. Или меня. Со временем он вернётся и попытается снова.

— В этом вся суть Смерти.

Мои плечи поникают от этой мысли, полной чувства безнадёжности. А Лара, наоборот, полна решимости.

— В этом вся суть жизни. Каждый день, будь ты хоть обычным человеком, хоть промежуточником, ты стараешься убежать так далеко, как только можешь, но Смерть всегда догоняет.

Джейкоб ёжится.

— Очень вдохновляющая речь.

Лара же качает головой.

— Я ещё не встречала тех, кто мог бы вечно опережать Смерть. Да и тех, кто действительно бы этого хотел.

Она кладёт руки на мои плечи.

— Так что да, Смерть придёт за нами вновь, так или иначе. Мы не можем жить в страхе перед ней — ведь это и не жизнь вовсе.