— Хорошо, Стерлинг. Вы высказали мнение. Я его выслушал. Теперь выскажу свое. Мы открываем еще десять магазинов до конца года. Это мое окончательное решение.

Ах ты, глупец. Посмотрим, как далеко ты уйдешь без меня.

— Конечно, это ваше право, — я подошел к столу и положил на него папку с документами. — Но только я в этом участвовать не буду. По уже открытым магазинам я сохраняю долю как инвестор, но от участия в новых проектах отказываюсь.

Фуллертон побледнел:

— Вы не можете этого сделать! У нас контракт!

— Контракт предусматривает возможность отказа при кардинальных разногласиях по стратегии развития, — я указал на соответствующий пункт. — Уведомление за тридцать дней. Считайте это уведомлением.

— Стерлинг, подумайте! — он встал из-за стола. — Вы отказываетесь от миллионов!

— Я отказываюсь от участия в том, что может стать финансовой катастрофой для тысяч семей.

Фуллертон медленно опустился в кресло:ва

— Что, если вы ошибаетесь? Что, если экономика продолжит расти?

— Тогда вы разбогатеете без меня, а я буду выглядить глупцом, — я взял шляпу с вешалки. — Но если я прав, то через несколько месяцев вы поймете, что я оказал вам услугу.

— А если вы передумаете?

— Я не передумаю, — я направился к двери. — До свидания, Джеймс. Искренне желаю, чтобы я ошибался.

Выходя из магазина, я последний раз окинул взглядом торговый зал. Сотни людей продолжали делать покупки, подписывать кредитные договора, планировать светлое будущее. Звуки джаза и смех смешивались с звоном касс.

Через несколько недель большинство этих людей поймет, что светлое будущее оказалось миражом. А пока они танцевали на краю пропасти, не подозревая о приближающейся катастрофе.

В машине я закрыл глаза и откинулся на кожаное сиденье.

— Куда теперь, сэр? — почтительно спросил Мартинс.

Я помолчал, прежде чем ответить. Не очень хотелось ехать туда, куда я направлялся.

— Куда теперь, сэр? — почтительно спросил Мартинс.

Я взглянул на золотые часы Vacheron Constantin на запястье. Половина седьмого. Вечеринка в Нью-Йоркском яхт-клубе началась час назад, но среди брокеров Уолл-стрит появляться в самом начале считалось дурным тоном. Истинные джентльмены приходили к коктейльному часу.

— К яхт-клубу на Сорок четвертой, — ответил я с заметной неохотой. — Но сначала заедем за О’Мэлли.

Packard Twin Six мягко покачивался на рессорах, преодолевая неровности мостовой. За окнами проплывали витрины магазинов, освещенные яркими неоновыми вывесками. Прохожие спешили по вечерним делам, укутанные в пальто от осеннего холода.

Через двадцать минут мы подъехали к нашему особняку на Пятой авеню. Ирландец появился почти мгновенно, словно ждал у окна. В черном смокинге с белой бабочкой он выглядел джентльменом, хотя небольшая шишка под левой подмышкой выдавала плечевую кобуру.

— Добрый вечер, босс, — О’Мэлли устроился рядом со мной на заднем сиденье, поправляя белые манжеты. — Готовы к очередному спектаклю богачей?

— Вряд ли кто-то когда-либо готов к подобным зрелищам, — я достал серебряный портсигар с гравированными инициалами «У. С.» и предложил египетские сигареты. — Но мое положение обязывает присутствовать.

— Как говорил Йейтс, — О’Мэлли прикурил от золотой зажигалки Dunhill, — «церемония невинности утоплена». Хотя в данном случае скорее церемония благоразумия.

Нью-Йоркский яхт-клуб на углу Сорок четвертой улицы и Пятой авеню представлял собой величественное здание в стиле боз-ар, построенное на рубеже веков для нью-йоркской элиты. Фасад из белого известняка украшали барельефы с морскими мотивами, а над входом красовался герб клуба с якорем и развевающимися лентами.

У входа выстроились роскошные автомобили — Cadillac V-16, Pierce-Arrow, несколько Rolls-Royce Silver Ghost и даже редкий Duesenberg Model J ярко-синего цвета с хромированными деталями, сверкающими в свете уличных фонарей.

Швейцар в ливрее темно-синего цвета с золотыми пуговицами и белыми перчатками открыл дверцу Packard:

— Добро пожаловать в клуб, джентльмены. Коктейльный прием проходит в Больших салонах.

Мы поднялись по широкой мраморной лестнице, устланной темно-красной ковровой дорожкой с золотой каймой. Стены украшали портреты знаменитых яхтсменов и морские пейзажи в позолоченных рамах. Хрустальные люстры отбрасывали теплый свет на полированные панели из красного дерева.

Звуки джаза и оживленные голоса доносились из Больших салонов еще до того, как мы подошли к высоким двустворчатым дверям из резного дуба. Внутри царил сдержанный хаос элегантной вечеринки.