Сестра Мария побледнела, опустилась в кресло за столом.

— Вы имеете в виду что-то вроде паники 1907 года?

— Намного серьезнее. Я хочу убедиться, что приют сможет продолжать работу независимо от обстоятельств.

Я достал из внутреннего кармана конверт с чеком.

— Это покроет все расходы приюта на год вперед. Плюс создание продовольственных запасов на случай перебоев с поставками.

Сестра Мария взяла конверт, но не стала вскрывать.

— Мистер Стерлинг, что именно вы знаете?

— Достаточно, чтобы быть уверенным — нас ждут трудные времена. Но я обещаю, что поддержка приюта не прекратится. Что бы ни случилось.

Она кивнула, сжав конверт в руках.

— Дети ничего не должны знать об этом разговоре. Пока что.

— Разумеется. Но подготовьте персонал. Возможно, к вам обратится больше семей, которые не смогут содержать детей.

Мы вышли из кабинета в общий зал, где проходили вечерние занятия. Дети сидели за длинными столами, кто рисовал, кто читал, кто занимался рукоделием. При моем появлении поднялся радостный гул.

— Мистер Стерлинг! Мистер Стерлинг!

Маленькая Люси, которая подарила мне рисунок в прошлый визит, подбежала первой. В руках у нее была странная фигурка, сложенная из газетной бумаги.

— Смотрите, что я сделала! — она протянула мне свое творение. — Это олененок. Мисс Паркер научила нас делать животных из бумаги.

Я осторожно взял фигурку. Действительно олененок, с длинными тонкими ножками, изящной шеей и рожками. Сделан он из страницы финансовых новостей, и сквозь складки проглядывали обрывки заголовков о биржевых рекордах.

— Это очень красиво, Люси, — сказал я, присев на корточки перед девочкой. — Ты настоящая художница.

— Возьмите его себе! — она захлопала в ладоши. — Пусть он живет у вас дома.

Я аккуратно убрал олененка во внутренний карман пиджака.

— Спасибо, Люси. Я буду очень беречь его.

— А вы придете к нам еще? — спросил один из старших мальчиков. — Может быть, на Рождество?

Я поднялся, окинул взглядом детские лица. Они смотрели на меня с такой доверчивостью, что сердце сжалось.

— Обязательно приду. И на Рождество, и раньше. Обещаю.

Уходя из приюта, я чувствовал тяжесть ответственности. Эти дети ничего не знали о грядущих потрясениях. Для них завтрашний день мало чем отличается от сегодняшнего. Но мир вокруг них вот-вот рухнет.

В Колумбийском университете меня встретил взволнованный доктор Стивенс.

— Мистер Стерлинг, какая удача! Доктор Флеминг как раз хотел с вами связаться. У нас потрясающие новости о ходе исследований.

Мы прошли в лабораторию, где Флеминг склонился над микроскопом. При нашем появлении он выпрямился, лицо его светилось энтузиазмом.

— Уильям! — он протянул руку для рукопожатия. — Вы не поверите, что нам удалось получить за последние дни. Концентрация пенициллина увеличилась в десять раз!

— Поздравляю, доктор. Но я пришел не только услышать хорошие новости. У меня у самого не слишком приятные известия.

Флеминг уловил серьезные нотки в моем голосе.

— Что-то случилось?

— Скоро начнутся экономические трудности. Возможно, университет будет вынужден сократить финансирование исследований. Я хочу убедиться, что ваша работа не пострадает.

Доктор Стивенс нахмурился.

— Насколько серьезные трудности?

— Серьезные настолько, что многие научные проекты по всей стране могут быть свернуты, — я достал чековую книжку. — Поэтому увеличиваю финансирование исследований пенициллина. Этого должно хватить на три года работы даже в самых неблагоприятных условиях.

Флеминг присвистнул.

— Так много? Уильям, что именно вы ожидаете?

— Депрессию, доктор. Возможно, самую серьезную в истории страны. Но наука не должна стать ее жертвой. Особенно наука, способная спасать жизни.

Я выписал чек, протянул Стивенсу.

— Создайте отдельный фонд для исследований пенициллина. Независимый от университетского бюджета.

Я вспомнил разговор с Кляйном о желании Синдиката инвестировать в мои благотворительные проекты. Научные исследования могли стать лакомым куском для преступных группировок, ищущих способы отмывания денег.