Вечером того же дня я получил телеграмму от европейских партнеров: «ЛОНДОН И ПАРИЖ ГОТОВЯТ МАССОВЫЕ ПРОДАЖИ АМЕРИКАНСКИХ АКТИВОВ ТОЧКА ОБЪЕМ МОЖЕТ ДОСТИЧЬ СТА МИЛЛИОНОВ ДОЛЛАРОВ ТОЧКА РЕКОМЕНДУЕМ МАКСИМАЛЬНУЮ ОСТОРОЖНОСТЬ ТОЧКА УИЛСОН».

Сто миллионов европейских продаж завтра утром. Даже стабилизационный пул может не выдержать такого дополнительного давления.

Я сидел в кабинете до поздней ночи, корректируя планы и готовясь к завтрашней битве.

Пятница, 25 октября, началась с осторожного оптимизма. Стабилизационный пул заработал согласно плану, ровно в десять тридцать утра банки-участники начали координированные покупки ключевых акций. Эффект превзошел даже мои ожидания.

Я стоял в торговом зале Chase National Bank, наблюдая за операцией изнутри. Зал представлял собой впечатляющее зрелище, высокие потолки с лепниной, мраморные колонны, ряды дубовых столов, за которыми сидели брокеры в безупречных костюмах. Воздух был наполнен звуками — щелканьем телеграфных аппаратов, приглушенными голосами, шорохом бумаги.

— Покупаем U. S. Steel, десять тысяч акций по рыночной цене! — выкрикивал старший брокер, седой мужчина с военной выправкой.

— General Electric, пять тысяч акций, не выше двухсот сорока! — вторил ему молодой клерк, размахивая телеграммой.

На большой доске, занимавшей всю стену, мелом записывались котировки. Цифры менялись каждые несколько минут, и тенденция была ободряющей.

U. S. Steel: 205… 208… 212…

General Electric: 235… 239… 243…

Radio Corporation: 85… 88… 91…

— Работает, — тихо сказал стоящий рядом со мной Уигин, его обычно напряженное лицо расслабилось. — Рынок реагирует на наши покупки.

К полудню Dow Jones не только восстановил вчерашние потери, но и прибавил семь пунктов. Объем торгов был высоким — четыре с половиной миллиона акций, но без вчерашней паники.

В час дня мне позвонил Джимми Коннорс с биржи:

— Билл, атмосфера на паркете кардинально изменилась! Вчерашние паникеры сегодня покупают на подъеме. Говорят, что кризис преодолен, начинается новый виток роста!

Но я знал, что это лишь временная передышка. Вечером того же дня пришли тревожные новости из Европы.

О’Мэлли принес стопку телеграмм в мой кабинет, где я сидел за письменным столом, анализируя дневные итоги при свете настольной лампы с зеленым абажуром.

— Босс, сводки из-за океана. Не очень обнадеживающие.

Я взял телеграммы, пробежал глазами по текстам. Из Лондона: «БРИТАНСКИЕ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЕ ИНВЕСТОРЫ ПЛАНИРУЮТ МАССОВУЮ РАСПРОДАЖУ АМЕРИКАНСКИХ АКТИВОВ В ПОНЕДЕЛЬНИК ТОЧКА ОБЪЕМ ОЦЕНИВАЕТСЯ В ВОСЕМЬДЕСЯТ МИЛЛИОНОВ ДОЛЛАРОВ». Из Парижа: «ФРАНЦУЗСКИЕ БАНКИ ГОТОВЯТ ОТЗЫВ КРАТКОСРОЧНЫХ КРЕДИТОВ АМЕРИКАНСКИМ КОРПОРАЦИЯМ ТОЧКА СУММА ОКОЛО ТРИДЦАТИ МИЛЛИОНОВ».

— Черт, — пробормотал я, откладывая телеграммы. — Они дают нам передышку только для того, чтобы нанести более сокрушительный удар.

О’Мэлли устроился в кресле напротив, его обычно невозмутимое лицо выражало тревогу:

— Что это значит для понедельника?

— Означает, что стабилизационный пул будет испытан на прочность. Сто десять миллионов европейских продаж против наших четырехсот семидесяти миллионов резервов.

В субботу утром мне позвонил сенатор Кларк. Его голос звучал официально и сдержанно:

— Стерлинг, министр торговли Роберт Ламонт и помощник министра финансов Огден Миллс хотели бы встретиться с вами. Неофициально, разумеется. Администрация обеспокоена событиями этого четверга.

Встреча состоялась в тот же день в половине третьего в частном кабинете клуба «Metropolitan» на Пятой авеню. Ламонт оказался крепким мужчиной лет пятидесяти с военной выправкой и проницательными серыми глазами. Миллс выглядел моложе, элегантный и подтянутый, с манерами выпускника Гарварда.

— Мистер Стерлинг, — начал Ламонт, разливая кофе из серебряного кофейника, — сенатор Кларк рассказал нам о ваших пророческих способностях в области финансов. События в четверг подтвердили точность ваших прогнозов.

— Благодарю за доверие, господин министр. Но боюсь, самое тяжелое еще впереди.

Миллс наклонился вперед:

— Поясните, что вы имеете в виду под «самым тяжелым»?

— В понедельник европейские инвесторы начнут массовую распродажу американских активов. Объем может достичь ста миллионов долларов. Плюс отзыв краткосрочных кредитов.

Ламонт отпил кофе, нахмурившись:

— Сто миллионов — серьезная сумма. Но американский рынок торгует активами на двадцать миллиардов долларов. Это менее половины процента.