Пловцы тем временем начали приближаться к лодкам, вооруженные суковатыми дубинками, и Пашин с удивлением обнаружил, что плыли они одетыми. Цвета одежды естественно увидеть было невозможно, однако не оставалось сомнений, что на пловцах надеты плотные рубахи, штаны, сапоги и фуфайки.

Они подкрались к лодкам, прислушиваясь к шуму в лагере: к звукам борьбы добавилось звериное рычание и вой, чьи-то крики, плачущий женский голос, — подняли свои дубинки, и в то же мгновение из-за кустов в тридцати шагах от лодок раздался выстрел из помпового ружья. Юрий Дмитриевич открыл огонь в самый нужный момент.

Четверка террористов подпрыгнула от неожиданности, один из них вскрикнул, хватаясь за плечо, и в это время на оставшихся налетел Илья, благодаря состоянию транса прекрасно видевший в темноте.

Первым делом он сбил с ног самого здорового из пловцов, способного в одиночку утащить лодку. Отобрал у него сук и обработал им второго пришельца, коренастого и волосатого. Тот взвыл от боли и на карачках побежал к воде. Третий боевик оказался расторопнее всех.

Он выстрелил из своей дубинки (жезла Силы — по словам деда Евстигнея) в направлении Гнедича, тут же метнул молнию в Илью (разряд прошил воздух в сантиметре от шеи Пашина) и попытался отразить атаку Ильи в стиле морского спецназа, двумя руками крест-накрест и головой в лицо, причем в левой руке у него оказался нож; вероятно, он тоже владел длинноволновым диапазоном зрения, так как махал руками не просто перед собой, а вполне прицельно. Однако Илья не стал демонстрировать противнику знание приемов кунг-фу, дзюцу или русбоя, он просто врезал своей дубинкой, очень удобно лежавшей в руке, по колену мужика, затем по руке с ножом и по уху, так что тот кувыркнулся через голову и скатился в воду.

И схватка в ночи закончилась. Пловцы дружно попрыгали в озеро, нырнули, замахали руками, переплывая заливчик, скрылись в камышах по ту сторону залива. Илья взвесил в руке дубинку, направил ее острый конец на тростниковую стену, сказал, прищурив глаз и делая усилие, как при нажатии на курок: «Кх!»

С острия сука с шипением и свистом слетела длинная зелено-голубая искра, ширкнула по тростнику, прожигая в нем дыру, и погасла. Илья выронил сук, оторопело посмотрел на свою руку, сведенную словно от электрического тока, почувствовал волну холода и с дрожью в желудке понял, что неизвестно каким образом заставил чужой жезл Силы разрядиться.

Послышался шорох тростника, шаги, у лодок появился возбужденный Гнедич с очками прибора ночного видения на голове и с футляром подслушивающего устройства в одной руке. В другой он нес какой-то бесформенный предмет, оказавшийся карабином, вернее, тем, что от него осталось.

— Смотри, что они сделали с помпушкой! Молния ствол ударила!

Илья потрогал ледяной на ощупь металлический волдырь, в который превратилось дуло помпового ружья, покореженное цевье, оплывший магазин, треснувший приклад, и бросил остатки карабина на песок.

— Повезло тебе, Юрий Дмитриевич. Попади молния чуть выше…

В лесу за поляной раздался выстрел, и они, не сговариваясь, бросились на помощь Серафиму. Однако помощи никакой не потребовалось. С этой стороны к лагерю подкрадывались всего двое ночных гостей, и Тымко справился с ними вполне в своем стиле, сломав руку одному, а второго подстрелив, как он уверял, исключительно в целях воспитания, в мягкую часть тела.

Взъерошенные, разгоряченные новой схваткой, опьяненные победой мужчины собрались у костра и только теперь расслабились, понимая при этом, что отдых им после столь славных ратных успехов абсолютно не гарантирован.

А спустя несколько минут в лагерь вернулась тихая и виноватая, с опущенной головой, Анжелика. Торопливо попросив прощения, сказав, что она испугалась и пережидала шум, сидя в кустах, подруга Валерии ушла в палатку. Поверил ей только Серафим.

ЗАЛОЖНИКИ СТРАСТИ

Темнота и тишина…

Неподвижность…

Ни холодно, ни жарко, вообще никаких ощущений, и мысли текут вялые, бледные, рахитичные, не мысли, а призрачные тени…

Где я?.. Что со мной?..

В ответ все та же застывшая тишина и мрак, и глыбистая твердь со всех сторон, будто он замурован в каменном склепе глубоко под землей.

Но вот Где-то скрипнула дверь — именно такой звук коснулся слуха, потом послышался тихий детский плач и вслед за ним успокаивающий женский голос…

Мама, подумал он безучастно, меня успокаивает…

Звук разбившейся об пол чашки, чей-то всхлип… Тишины больше нет, хотя он понимает, что все эти звуки живут лишь в его памяти, а не доносятся сквозь накинутое на голову толстое покрывало мрака.

Потом в этой абсолютной темноте загорелся огонек… свеча… приблизилась… стал виден абрис человеческого лица за ней… женщина несла свечу сквозь туман, и лицо ее расплывалось, будто видимое сквозь слезы…

Зеркало! Огромное зеркало во всю стену, свеча перед ним, а в глубине зеркала череда застывших фигур, внимательно разглядывающих человека перед зеркалом. Вот фигуры стали увеличиваться, приближаться, человеческие лица, мужские и женские, сначала молодые, потом все старше и старше, и вот уже не лица, а черепа смотрят из зеркала и улыбаются, растут, стремятся загипнотизировать, открывают безгубые рты…