А «благородные господа» задумались, что им делать дальше. Впрочем, думали не долго. Другой человек, «посторонний к следствию» в ранге императора, предложил немного отвлечься от дела, сходив в его рабочий кабинет. Это на короткий срок.

Константин Николаевич мысленно пожал плечами. Работы много, работы срочной. Однако с самодержцем никак не поспоришь. Тебе же лучше, если молча пойдешь и сделаешь, что просят.

Князь оказался дважды прав.

Во-первых, суверен захотел выделить его своеобразной наградой, что всегда и всем приятно. Правда, награда уж очень своеобразна, особенно для попаданца, но что уж тут сделаешь. Константин Николаевич посмотрел на исходящего слюнками его начальника Бенкендорфа и смирился. Пусть его, ведь не бьет.

Короче, Николай I самолично руководил подборкой формы «Следователя его императорского величества». Мундир был нечего себе, на основе гвардейской амуниции в золоте и серебре. И хотя Константин Николаевич больше в нем был рождественской елкой, но в целом, как он сам признавался, был достаточно импозантен. Тем более, в процессе примерки оказалось, что он не просто следователь, но и начальник особой службы в рамках жандармского управления. Структура по сравнению с оной совсем небольшая, с расположением только в столице. И, тем не менее, самостоятельная и важная.

Новоиспеченный начальник полагал бы, что логичной точкой стало его повышение в чине. Хотя бы тайный советник, а?

Но мудрующий император вместо чина наградил его золотом сервизом на шесть человек. Пуда на три — четыре. Может и более.

— А то к тебе придешь и чаю испить не из чего, — упрекнул он князя на вопросительный взгляд пояснил, что Елену Федоровну он уже предупредил, та не против. И новый чин по службе тебе ни к чему, ибо главное тебе отличие — не чин и не должность, а матримониальное положение. Будучи мужем моей воспитанницы, ты будешь в сотне первых по должности в стране. Жалованье тебе мы повысили по должности, мундир подарили красивый. Можешь поблагодарить, — практично завершил он, — и завершить розыскное дело. А то ведь злоумышленника до сих пор не поймал.

«Поймать-то пособника грабителей не сложно, — думал Константин Николаевич, идя из кабинета во временную допросную, — у нас мощное государство, у них слабое ничто. А вот что с ней, голубушкой Анютой Ковалевой, делать дальше?»

Да, персона преступления уже практически известна — прелестная, но весьма нехорошая Анюта Ковалева. Два предыдущих допроса Спиридоновой Аглаи только показали почти на 100% — ОНА. Ибо по задаче стульев небезызвестного О. Бендера, с уменьшением количества преступных лиц число виновных в общем перечне не допрашиваемых лиц постоянно увеличивается.

Проще говоря, для него Анюта почти полностью виновна. Конечно, подгонять под оную концепцию следственные факты не стоит. Если появятся объективные доказательства, показывающие невиновность Ковалевой, он немедленно изменит и свою концепцию. Только вот это вряд ли. Слишком хорошо и четко выстроились факты, доказывающее вину служанки. Весь многолетний опыт следователя ему показывал — это Анюта.

А вот дальше остались моральные терзания самого князя. Ну додавит он ее на очередном допросе, потом арестует. А дальше что? Девчонка молодая, пользуется тем, что весьма смазливая и мужчины от нее тают. Думает она чем угодно, но только не головой. В тюрьме же она погибнет, или, что еще хуже, ее замучают. Изнасилуют, сексуально принудят, сделают проституткой, воровкой. Примеров масса даже в XXI веке с его просвещенным гуманизмом и человеколюбием. А уж в грубом XIX веке, скорее всего, даже до тюрьмы не довезут, испоганят.

Те же клятые жандармы, до клубнички довольно-таки охочие. М-да-а! Вот ведь. И все он виноват, следователь его императорского величества. Хотелось головой постучать об стенку, пожаловаться затхлой атмосфере XIX века.

Выход в этом, казалось бы, безвыходном положении нашелся легко и в этом же дворцом коридоре. Назывался он великой княгиней Марией Николаевной, которая являлась одновременно дочерью императора России Николая I и любовницей, нет, просто хорошей знакомой ведущего это дело светлейшего князя Долгорукого.

Ведь в советское время (ХХ век) было такой юридический казус — братьна поруки преступников с небольшой виной. И ведь ничего, работало. Только без хрущевских перегибов, конечно. На поруки брали мелких хулиганов и воришек, не рецидивистов. Защищали от тлетворного влияния злостных уголовников.

Хотя случай с Ковалевой был, пожалуй, из другой оперы. В XXI веке он бы даже пытаться не стал. А в XIX жалко стало!

— Вот ваше императорское высочество Мария Николаевна, тут такое дело, — ответил он на ее вопрос глазами, — я бы сказал так — виновность Анюты доказана примерно девять долей из десяти. Конечно, она пытается обмануть, лжет напропалую, пытается использовать всякие женские штучки, — Константин Николаевич едва было не сказал о своей старости, но вовремя остановился, понимая, что старость в его двадцать примерно пять дет даже с учетом той эпохи прозвучит диковато.

Вместо этого, пользуясь безлюдностью коридора, он прямо здесь ее поцеловал. Крепко, в засос. И она, вопреки обычаю, не стала попрекать, дескать, коридор не место для поцелуев, ведь она великая княгиня, а не девка из простонародья. Не засмущалась в столь откровенных признаках плотской любви.

Наоборот, сама прижалась к нему, положив руки на плечи. Спросила смущенно:

— Я сегодня вела в столовой слишком нагло, да? Ты ведь на меня не обижаешься?

А-а, вот, наконец, сказалось воспитание XIX века, когда барышни и молодые женщин должны быть жеманны и смущены, пассивно во всем ожидая инициатив мужчины.