Посмотрел на Грязнову. А ведь почти недовольна приводом в жандармерию! Совсем не чувствует себя виноватой! Отошла, что ли, голубушка? Ничего, сейчас мы тебя быстро приведем в себя. Будешь петь, как прикажут и кто прикажут. И виновато улыбнутся в промежутке перед «песнями»

Кивнув вахмистру — посадить и быть неподалеку — великий князь все свое внимание обратил на горничную.

Та, видимо, сразу замлела — ох, баба! Как же великий князь обратил внимание! И даже то, что это жандармерия, а ее привезли на допрос, практически не пугало.

— Ваше высочество, — зачастила она, нагло атакуя, — меня уж его превосходительство по службе все выпытал и ничего не нашел. Вот вы меня за пустяки таскаете, а там работа стоит!

Константин Николаевич снисходительно на нее посмотрел. Любавин-2-ой допрашивал ее по приказанию самого великого князя. И, поскольку она была уже тщательно проверена, очевидно немного схалтурил. Чуть-чуть, а промахнулся. Он третьего дня читал протокол допроса и собирался дать новоявленному генералу хорошенькую взбучку. Потом. А пока поговорим с этой самодовольной «мадам».

— У меня к тебе, собственно, только один вопрос, Марфа. Ты помогла украсть бриллианты скипетра за хорошие деньги или в старости умудрилась влюбится? Так сказать, седина в голову, бес в ребро. Сказано обычно про мужчин, но и женщинам порой подходит.

Дурная баба, которая почему-то чувствовала себя совершенно безвинной, после таких слов буквально онемела. Или она не знала, что для силовых структур был бы человек, а уж обвинить его в чем всегда найдется. Тем более, ее и так в чем только можно обругать.

Дав ей целых десять минут (не условно, а по кабинетным часам), он уже грубо и жестко продолжил:

— Ну! Чего молчишь, играть со мной будешь? Смотри, я тебя предупредил, высекут тебя для начала, а потом еще и в конце для затравки. Будешь ходить поротой, если вообще будешь. И вообще ходить, и на работу.

Теперь она затравленно посмотрела на великого князя и опять неожиданно (реакция у этой бабы) упала ему в ноги. На колени, конечно.

— Ваше высочество, — заголосила она навзрыд, — миленький, радостный, не губи. Глупая я, дурная юыла, поначалу сама не поняла, что делала. А потом, когда все обозначалась, было поздно. Обозначил, что тоже стала подельницей и пойду, если надо, с ними до конца. Все скажу, только спаси, родимый.

— Ты не ответила мне на вопрос, — сдержанно сказал великий князь. Истерики женщин давно уже не трогали его сердце. Еще с прошлой жизни. А ведь какая умная. Правильно все сообразила, что ее спрашивают про Стюарта. Проблем больше нет? Ха! Кому помогала воровать государевы сокровища?

— Мишка это Хвостов, — готовно поведала Марфа, — любимый мой злыдень. Как купил его личанин (англичанин), так и спровадился по его заботам. И ее заставляет. Люблю его и ненавижу. И что делать не знаю. Я вам его сдам, только не посылайте в пеньковую петельку!

— Вешать, что ли? — холодно уточнил следователь.

— Да, ваше высочество, — угодливо улыбаясь, подтвердила Марфа.

Ха, как у нее получалось легко. Я ей кто, государь-амператор, сразу казнить и миловать?

Горничная смиренно стояла на коленях и, похоже, даже не думала подниматься на ноги. Надо ей хоть что-то путное сказать. А что скажешь? Она-то думает, что он Господь Бог. А ведь он простой смертный, хоть и в высоком чине и должности!

— Хорошо, я попробую, — нехотя проговорил Константин Николаевич. Подумал, что «кажется, за это еще не вешают». Потом произнес это вслух, размерено.

Марфа с надеждой посмотрела на него, по-прежнему находясь на коленях. Великий князь увидел на ее глазах слепую страсть и пораженно обалдел. Другими словами не скажешь. И это бой-баба! Сильно же она вляпалась!

— Тебя и особенно, твоего хахаля, может спасти только чистосердечное признание, — предупредил он, — одно слово лжи и ты окажешься на каторге. А твой бестолковый мужик в петле. Поняла! — угрожающе нагнулся над ней следователь.

— Поняла, батюшка, как есть, все поняла, — торопливо закивала Марфа китайским болванчиком, — все дословно расскажу и объясню.

— Тогда садись на стул, нечего у моих ног валятся, — приказал Константин Николаевич, — не достойна еще!

Следователь, конечно, грубо пошутил, но Марфа послушно и торопливо села, поверив страшному следователю.

Процесс пошел!

Марефа уже хотела облегченно «петь соловьем», но великий князь предупредительно остановил ее.

— Подожди пока, — сказал он, указал: — я сам, что ли, буду записывать?

Опять позвонил секретарю. Ох, и надоедают, наверное, ему эти звонки! С другой стороны, должность такая.