Великий князь все это понимал. Но он также чувствовал, что и чисто по-человечески и совершенно с формально-юридической стороны, его устраивает именно Бенкендорф, а не кто-то еще, пусть и более умный и талантливый, но порывистый и нетерпеливый.

И поэтому искренне ему обрадовался. Если уж и начальник, то хотя бы такой.

— Да, граф Александр Христофорович, — подтвердил он его слова, — допрос был очень важный и итог, мне кажется, весьма знаменательный. Впрочем, может, посмотреть выписку из протокола для его величества государя императора. Мне показалось, что надо обязательно показать Николаю Павловичу, ведь информация касается, прежде всего, самого его лично.

Бенкендорф в некотором сомнении посмотрел всего лишь два листочка с куцым текстом. Что же здесь было настолько важным, чтобы беспокоить самого государя-императора?

Но по мере прочтения его отношение к выписке и к самому следователю резко изменилось. Он уже не спрашивал о важности документа, только спросил:

— Вы ручаетесь, ваше высочество, в его содержании? Ведь это полный кошмар! И это страна цивилизованных мореходов!

— Я, разумеется, ручаюсь, поскольку ждал от англичан некой подлости, — хладнокровно сказал великий князь, обратив на сугубо официальный тон Бенкендорфа, — и, как мы с вами уже говорили, я не считаю их уж такими цивилизованными. То нация торгашей и крохоборов, готовая убивать, ограбить и лаже зарыть, не похоронив по-христиански.

Но, надо сказать и я оказался в полном изумлении при их действии. И готов показать даже неокончательный результат его величеству императору Николаю I. Перед этим, естественно, переговорив с вами.

— Как, ваше высокопревосходительство? — посмотрел великий князь вопросительно на главжандарма, — устроит вас такой вариант?

— Я только, безусловно ЗА, дорогой Константин Николаевич! — тут же высказался Бенкендорф. Такая горячность произошла не только потому, что Николай I, будучи его императором, являлся верховным и прямым начальником, от которого зависела не только карьера, но и, в конечном итоге, жизнь.

Нет, Николай Iбыл, прежде всего, для него Самодержец Всероссийский. И шеф жандармов, будучи монархистом до глубины своей души, был потрясен и оскорблен за своего монарха. Как можно так поступать с Помазанником Божьим, он не понимал. Хочешь, воюй с ним, хочешь даже побеждай, но оскорблять нельзя ни в коей мере! А именно это и делали англичане, чего им шеф жандармов простить не мог. Атанде-с!

И потому был искренне и полностью на стороне Константина Николаевича. Он немедленно позвал своего секретаря, который был с ним и который остался в приемной. Приказал отправиться в Зимний дворец и испросить очередную срочную аудиенцию для шефа жандармов Бенкендорфа и его товарища великого князя Константина Николаевича. По очень важному и немедленному делу, касающемуся лично его императорского величества!

Секретарь, видя, как его начальник сердит и возбужден, вопреки обычаю не улыбался, а сдержанно повторил, что надо было повторить сначала адъютанту монарха, а потом и самому государю-императору Николаю Павловичу. Сам побледнел. Если уж дело касалось ЛИЧНО его величества, то это ужас. В бытность своем адъютантом он только один раз слышал такую формулировку. И до сих пор и монарх, и вся империя содрогалась от таких событий. Восстание декабристов! А чего же теперь?

Граф не зря не ушел из рабочего кабинета великого князя и даже не стал пить редкого для этого времени кофию. Они не успели обговорить о дополнительных для показа Николая I документов, дабы все было четко доказательно и все показано, как спешно подошедший секретарь сообщил, что непосредственно сейчас император слушает доклады министров — военного князя Долгорукова и иностранных дел Нессельроде. Но потом, если господам жандармам надо сию минуту, он готов отложить каждодневные дела и немедля выслушать их.

Судя по тону, император пока никак не мог понять, почему жандармы, при чем оба, уже намедни встречавшиеся с ним, вдруг попросили срочную аудиенцию, да еще с такими грозными формулировками.

«Ничего, — хмыкнул великий князь, — мы, ваше величество, вскоре собьем вашу вальяжность. Петухом закукарекаете».

Бенкендорф, похоже, думал так же, поскольку не испугался тональности императора. Конечно, близким людям, а тем более родным тот позволял многое, но все же в таком случае очень легко можно было нарваться на августейший выговор. А они очень на это напрашивались.

Но ведь и дело у них было заведомо важное и даже почти убийственное!

Прибыли. Император Николай действительно был занят министрами, но не совсем на недолго. Константин Николаевич даже не решился отойти в Зимнем дворце до жены, которая была еще здесь неподалеку.

Министры вышли вместе. Но при этом, если Нессельроде с ними поздоровался, но сухо — дескать, я на вас по-прежнему недоволен, то князь Долгорукий, наоборот, оказался подчеркнуто вежлив и доброжелателен. Он даже шутливо попенял, что государь-император так торопился к ним, что даже сократил их доклад. А ведь речь шла о возможной войне с Англией. А, по сути, и с Европой, поскольку эта страна с Россией никогда одна не воевала.

— Во как! — обменялись взглядами жандармы, — а они-то думают, что монарх их не очень-то ждет. Еще как ждет! И не пожалеет!

— Нуте-с, господа, я жду! — сказал Николай нетерпеливо при их появлении и почти потребовал: — я, надеюсь, ваше дело действительно сложное и срочное, а то вы мне весь рабочий день угробили! А мы тут почти к войне готовимся!

— Так точно, ваше императорское величество! — отрапортовал Константин Николаевич, — сейчас мы вам все расскажем! Это настоящая бомба!