Подумай за дочь Марефы, как ее, Елену. Тоже мне имечко. Но хоть что-то путное. Хотя вряд ли она что-то приличное скажет, но допросить надо. Вдруг что-то все же сболтнет лишнее и вкусное.

— Распорядитесь, пусть приведут ко мне, — попросил он секретаря, — и писаря, конечно.

Жандарм-надзиратель привел Елену Мышкину. Та самая, которая в девичестве была Грязнова. Даже гадать не приходится. Фотографическая копия Марефы в молодости. Хм, а она ничего. Вот ведь Марефа, вот ведь баба, знала, что делает! Такая без труда может отвлечь молодого жандарма-постового. А уж если она сама попросит проверить у нее молочные железы, да бесплатно…

А постовой круглый дурак. Не понимает, если баба берет тебя за сокровенное мужское, то ей что-то очень надо. Бежать надо немедля от нее. Или, если в данном случае, — хватать и тащить. Благодарность бы получил. А сейчас, кроме как выговора, получать нечего.

А и пусть. Писарь пока подождет в приемной. Правильно, нечего тебе сразу ломаться к его высочеству. Обождешь покамест. Он ее уже перед этим допрашивал, так что пусть отдохнет.

Елена, похоже, почувствовала интерес вельможного следователя. Робко, но по-женски начала с ним заигрывать. Или это просто рефлекс? Вот дура! Бояться надо, ты ж в жандармерии! Тут или кулаком в морду, или розгами по заднице. И плевать, что ты сладкая женщина! Так отмордуют, потом только благодарить будешь!

Позвонил в колокольчик, попросил писца, вести протокол. Подождал, пока он придет и обустроится. Надо же, сегодня новый и даже неизвестный.

Начал обычный допрос. Чувствовалось, что от того все насторожились — и молодая баба, и почти штатный жандармский писец. Его императорское высочество был сегодня явно не в духе. Притихли, как мыши, и начали строго действовать по закону. Ну, или, как по служебным обязанностям и женской интуиции.

Сначала обязательное — фамилия, имя, где служит муж или, хотя бы, работает, сколько детей и какой возраст. Это мог и сам писец спросить.

Пока Елена, пугаясь, медленно отвечала, великий князь не мог не обратить на профессионализм писца. Тоном, нужными словами, он так ее между делом довел, что, когда заговорил следователь, женщина держалась на грани. Еще чуть-чуть и в обморок. Жаловаться на клевету и подлог жандармов ей и в голову не приходило. Даже обольстительная улыбка исчезла.

Константин Николаевич лишь нуждался в некоторой коррекции, чтобы глупая баба понимала, что она не в гостях, и все страшное про жандармов иногда правда. И ничего, что сама она ни в чем не виновата. Найдем! А не найдем, так просто так сгноим в тюрьме! Тем более, родственница ее уже призналась в своем вине. На бессрочную ссылку, а, может, и даже на каторгу хватит!

— Елена, — внушительно говорил ей солидный следователь, которого молодой жандарм уважительно называл «ваше императорское высочество», — ты ненароком пошла не в ту сторону, по страшному пути злодеев Степку Разина и Емельку Пугачева. Смотри, и тебя на кол пошлют. Или, хотя бы, голову отсекут. Хочешь?

Это было страшно, это было противно. И, наверное, очень больно! Она же так не хочет, молодая ещн!

— Батюшка барин, — с плаксивыми нотками, очень похожими на восклицания ее матери, — я все скажу, ты только мне скажи что и как. Только правду!

— Говори, его императорское величество, — взглядом попросив разрешения у следователя, рявкнул писарь, — не должна так по простецки говорить! Какой он тебе обычный барин!

— Ваше императорское высочество, — покорно повторила Елена.

Наш клиент, — одобрительно подумал великий князь, — не надо пытать, не надо даже пугать, сама все скажет, так уже испугалась. Л ишь бы нужное не забыла. Как испуганная болтушка она тоже не нужна.

— Мать твоя Марефа Грязнова в этом ж месте, — он мотнула головой на табуретку, — все рассказала. Действия ее довольно преступные, но не чрезвычайно злодейские. Потому, я считаю, она достойна помилования. И ты можешь так же!

— Помилуйте, ваше императорское высочество, — удивилась она, — разе ж за один медный крестик так можно посадить?

Она бестолковая дура? Или просто обычная русская баба, у которой все уходит в голимые чуйства?

— Помилуй, барин, я все скажу, — заплакала Елена, — пожалейте, глупую бабу, неразумную, темную. Я вся ваша…

— Так, — заткнул ей рот следователь, — ты должна рассказать мне про все преступные действия, которые знаешь. И свои, и не свои. А ваша или ты наша, это совсем не важно. Поняла, баба?

— Поняла, — всхлипнула Елена, — все расскажу. А про библейского Иуду тоже говорить? Я много знаю, я памятливая на проповеди в церкви.

— То есть, — не врубился сначала Константин Николаевич. Потом усмехнулся, да она ж баба с юмором. Вот «повезло». А мы ведь тоже можем пошутить! Вот я тебе!

— Э-э, как тебя, рядовой? — позвал он жандарма в раздумье.

— Лексей, — с готовностью ответил писарь. То ли такой угодливый, то ли почувствовал замануха будет.

— Алексей, у тебя нагайка есть?