Шрифт:
— Садитесь, товарищ Громов, — махнул рукой Раменский, придвигая к себе папку-скоросшиватель. — Будем знакомы. Меня зовут Никанор Ильич.
Я опустился на стул справа от него. Нас разделяла перпендикулярно поставленная секция жёлтого полированного стола.
Возле окна торчал из керамической кадки здоровенный фикус, одну из стен полностью занимала выложенная мозаикой карта Союза. И эта карта выглядела внушительнее, чем в моей реальности. Красных пятен на ней было гораздо больше.
На столе, помимо лампы с зелёным абажуром, имелись органайзер с кучей ручек и карандашей, а также компьютер и маленький стеклянный глобус. Прямо за спиной наркома висел большой портрет всё того же товарища, лицо которого я видел на улицах.
Раменский открыл папку, перелистнул несколько страниц.
— Итак, товарищ Громов, вы прошли тест, — начал он, глянув на меня поверх спущенных на кончик острого носа очков. — Более, чем успешно. Для сына изменника Родины, так и вовсе блестяще. Поздравляю.
— Спасибо, — ответил я.
— Обмануть систему невозможно, — сказал мой собеседник. — Как и инспектора. Подкупить — тоже. Так что полагаю, вы заслужили статус гражданина, — он, не глядя, перевернул ещё пару страниц. — Я читал ваше дело. Вы никуда не поступили. Даже не пытались. Почему?
Я пожал плечами.
— Не знаю, что выбрать.
— Ищете себя, значит. Это бывает у молодёжи.
— Разрешите поинтересоваться? — проговорил я, воспользовавшись паузой.
— Слушаю.
— Зачем я здесь? Не думаю, что вы поздравляете всех, кто получает паспорт. Или проходит тест.
Нарком неожиданно усмехнулся.
— Нет, разумеется. Есть причина, по которой я вас пригласил, товарищ Громов. И причина эта — ваш отец.
Глава 4
Слова наркома заставили меня навострить уши.
— Мой отец? — переспросил я. — А при чём тут он?
Раменский отодвинул папку и сцепил пальцы в замок.
— Да при том, что его сын неожиданно прошёл последний тест и оказался верным членом советского общества, — ответил он, глядя на меня в упор. — Понимаете, что это значит?
Если бы!
— Что мне повезло? — спросил я осторожно.
— Нет, — отрезал нарком. — Что каждый может исправиться. И стать гражданином. Вы — пример того, что наследственность не приговор.
— Сын за отца не в ответе, — кивнул я, вспомнив, что уже слышал в этом мире эту формулу товарища Сталина.
— Именно. И вы — живое тому доказательство.
— Хм… Ну, да. Выходит так. И что с того?
— Мы бы хотели вас использовать.
Вот так новость! Интересно, к чему он клонит.
— Для чего… товарищ Раменский?
— Для того, чтобы показать обществу, что никогда не поздно одуматься.
Ах да, я ведь в наркомате пропаганды. Картинка начала складываться.
— Раз уж вы никуда не поступили и, по сути, бездельничаете, почему бы вам не закрепить успех, так сказать? — продолжил мой собеседник. — Послужите на благо советского общества. Мы дадим вам должность. Скромную. Но это избавит вас от статьи о тунеядстве. И даст отсрочку от армии.
— Предлагаете работу?
— В общем, да. Что скажете?
— И что мне придётся делать?
— В основном, участвовать в празднествах, демонстрациях и так далее. Выступать. Рассказывать о том, как вы изменились.
— И осудить отца? — добавил я.
— Само собой, — серьёзно ответил Раменский. — Для вас это проблема?
— Боюсь, родные меня не поймут.
Нарком откинулся в скрипнувшем под ним кресле.
— Товарищ Громов, они поймут, если вы решите начать новую жизнь. К тому же, учтите, что их жизни тоже изменятся. В лучшую сторону. Ваша сестра… Ольга, кажется?
Я кивнул.
— Так вот, ей тоже предстоит тест. Вы ведь хотите, чтобы она его прошла?
— Конечно.
— Это можно устроить. С гарантией.
— Вы же сказали, что тест не обмануть.
Раменский усмехнулся.
— Не будьте ребёнком! С вашей сестрой всё будет в порядке. Перед ней откроются все двери. Любой институт, какой она выберет. Или… — он развёл руками и замолчал, глядя на меня.
— Сто первый километр?
— Вот видите, вы уже начинаете думать, как взрослый. Вы нам нужны. Дело вашего отца было довольно резонансным. Его сын, вставший на путь истинный… отличный пример того, что советская система — лучшая.
Я задумался. С одной стороны, предложение было интересное. Хорошее, прямо скажем. С другой, я очень сомневался, что мне нужно связываться с номенклатурным аппаратом. Особенно в роли марионетки. Вспомнился пример Гагарина. Из него сделали инструмент пропаганды, практически лишив частной жизни. Я, конечно, в космос не летал. И вообще, птица совсем другого полёта. И всё же…