– Мне на все это глубоко плевать! – Я надвинулся на Зору так, будто хотел пригвоздить ее к стене злобным взглядом. – Впредь не смей делать ничего подобного без моего разрешения.

В этот момент дверь распахнулась. Я обернулся и увидел ее.

Она замерла на пороге с выражением страха на лице – и я снова увидел ее на пороге моей квартиры, с испуганными, большими, полными страдания глазами, в которых отражалась каждая моя рана.

Я чувствовал, как во мне растут злоба и отвращение. Как же я ненавидел ее, черт возьми, как мне хотелось разорвать ее прямо там, на месте, чтобы больше никогда не видеть. И я выплеснул на нее все свое отвращение.

– Я не дотронулся бы до тебя, даже если бы ты умоляла меня об этом на коленях, – прошептав это ей на ухо, я оставил ее там, прогнав из головы ее тревожный взгляд из-под длинных черных ресниц.

«Мы особенно сильно презираем то, что нам не позволено любить».

Нет, не тот случай, потому что я ее не презирал, а ненавидел.

И я не собирался сворачивать с этого пути в ад.

Ссадины на костяшках пальцев меня раздражали. Дурацкое пощипывание было неболезненным, но неприятным, поэтому я носил перчатки.

Жестокость свойственна детям, и те, кто утверждает обратное, ничего не понимают. Именно так все устроено в мире людей, которые смотрят на жизнь с перекошенными унылыми улыбками и вечно сломанными носами. Они понимают тебя, только если ты говоришь на знакомом им языке, будь то язык денег или угроз, и чем вульгарнее и проще речь, тем шустрее все крутится.

В конце концов, глаза мне достались от отца. Неудивительно, что я тоже воспринимал мир как нечто подлежащее разграблению и растерзанию.

– Эта зона только для персонала.

Около двери раздевалки стояла девушка и не сводила взгляда с перчаток, которые я поправлял. Ее накрашенные розовой помадой губы искривились в интригующей полуулыбке, длинное пурпурное платье облегало стройное тело, каштановые кудри падали на плечи.

Я уже видел ее несколько раз в клубе: она сидела за столиком с друзьями или одна в баре. Всегда в платьях с открытой спиной, привлекающей внимание присутствующих мужчин. Довольно кокетливая, она не упускала возможности продемонстрировать свою привлекательность, исполняя за барной стойкой коронный номер с засахаренной вишенкой: томно смаковала ее, встречаясь с мужскими взглядами в зеркале.

– Я, наверное, заблудилась.

– Надо сильно постараться, чтобы так заплутать.

Я не смешиваю секс и работу, причем строго соблюдаю это правило и не допускаю исключений. Гормональные всплески уже давно остались позади, и хотя я любил все, что меня развращало, но не позволял ничему отвлекать меня от дела.

На правах главного я увольнял людей за гораздо меньшее, чем просто секс в раздевалке. А шкала, по которой я себя оценивал, была слишком длинной, чтобы уступить эгоизму и невоздержанности.

– У меня это хорошо получается.

Она подошла ближе, покачивая бедрами, розовая помада блестела под светом потолочных ламп. Я терпеть не мог эту липкую шпаклевку, которая оставляет пятна на коже.

Девушка казалась мне скорее навязчивой и отталкивающей, чем привлекательной.

– Я не сразу поняла, что ты не клиент. Ты не похож на сотрудника клуба.

– И на кого же я похож?

Она подошла и остановилась в одном шаге от меня, не отрывая глаз от моих губ. Под моим непроницаемым взглядом она вынула у меня изо рта дымящуюся сигарету и положила ее в пепельницу, стоявшую рядом на столе.

– Посмотрим, смогу ли объяснить…

Она заглянула мне в глаза, и я язвительно улыбнулся.

Встав на цыпочки, она попыталась дотянуться до моего рта, но я схватил ее за волосы и заставил опуститься на колени.

Каблуки заскользили по полу, ткань шелкового платья приглушила стук коленок об пол. Ее пальцы нетерпеливо и лихорадочно затеребили пряжку моего ремня, затем, остервенело поборовшись с молнией, расстегнули и ее. С губ девушки срывались короткие возбужденные вздохи.

Я подумал, что могу себе позволить немного отвлечься и получить разрядку от нервного напряжения без участия рук. Гнев был моим странным стимулятором, примитивным импульсом, который обжигал, смешиваясь с кровью. От него во рту становилось кисло, и когда его во мне оказывалось слишком много, я рисковал не сдержаться и избить какого-нибудь слишком надоедливого клиента.

Дело не в умении остановиться, а в необходимости избавиться от отравляющего свирепого неистовства, которое рождало во мне желание разодрать пальцы до костей, почувствовать мучительное возбуждение, пронзающую голову острую боль, как будто сердце бьется в мозгу.

Я не знал ничего более опьяняющего.

Я полузакрыл глаза, когда она взяла его в рот и ее пальцы сжались на моей талии. Я почувствовал, как он скользнул между ее щек, жадно обхваченный губами, и уткнулся в горло. Она замерла, а затем с трудом начала его сосать; ее тело напряглось, помада размазалась, губы покрылись слюной.