– Говорят, каждый когда-то живший на этом свете человек сегодня смотрит на тех, кто ему дорог, — произнес Уил, тоже прислонив руку животу супруги, почувствовав шевеление малыша. — Они его увидят, точно увидят, главное не переживай.

А сам тем временем подумал: «Ничего они не увидят… Наши родители давно обратились в прах, и хочешь признавай, хочешь нет, но это есть горькая правда жизни».

Лика согласно кивнула головой, когда как в уголках ее глаз заблестели капельки слез.

– Как красиво! Словно тысячи переливающихся жемчужинок! — подняв голову, заворожено произнесла она, глядя на раскинувшееся над ними бескрайнее небо, на котором, освещая землю, горели своим холодным светом синие звезды.
– Это великолепно! Такую красоту способен создать лишь Акилин! Интересно, может ли быть в жизни что-то красивее, чем это?

– Ты, — поцеловав жену, ответил Уил. — А это всего лишь мерцающие точки на небе, ничуть не лучше, чем камушки в твоих волосах.

Лика вздохнула:

– Я знаю, ты не веришь в Акилина, но просто признай, что это великолепно.

– Это великолепно, — нехотя проворчал Уил.

«Даже слишком великолепно для этого серого мира».

Они взялись за руки и, вскоре смешавшись с потоком спешащих на праздник горожан, оказались на площади, раскинувшейся вокруг белоснежного каменного храма, посвященного Акилину.

Над храмом, устремившись ввысь, возвышался зеленый купол, на котором были нарисованы синие человеческие глаза, пристально, с легким презрением смотрящие на находящихся внизу людей, как господин смотрит на своих неразумных рабов.

На площадке перед входом стоял одетый в традиционный зеленый бархатный кафтан жрец. Это был неприятного вида коротенький и толстый старичок с желтыми, цвета соломы волосами.

Люди, заметив жреца, падали на колени в благоговейном трепете, боясь поднять на него глаза, словно перед ними было божество.

А какая-то старуха, глядя на разукрашенный десятками драгоценных камней кафтан жреца, подняв к небу руку, пролепетала:

– Спаси нас от гнева Акилина, Отче!

«Лучше уж надеяться на себя, чем на этого маскарадного бога», -подумал Уил, глядя на разряженную толпу вокруг себя.

Тем временем жрец заговорил:

– Молитесь, чтобы всевидящий Акилин еще раз ниспослал свою милость, продемонстрировав нам, жалким рабам, недостойным даже называть его имени, Великую зарю. Только Ему, Небесному Господину, позволено решать, достойны ли мы, грешники, жизни в сотворенном Им мире или нет…

Уила пихнули, и он, повернув голову, увидел одетого в лохмотья калеку, который, тяжело опираясь на трость, пытался собрать милостыню в толпе. Вместо правой ноги у него торчала деревянная палка, и он, постоянно спотыкаясь, громко цокал, ударяясь о камни мостовой.

Кто-то захихикал, ткнув пальцем в сторону безногого, кто-то кинул ему в кружку горсть ничего не стоящих медных монет.

Лика, наблюдая за калекой, дернула мужа за руку, желая обратить на себя внимание:

– Нет у нас лишних драхм, чтобы переводить их на каких-то бродяг, -проворчал Уил.

Лика жалостливо взглянула на мужа.

– У нас совсем нет денег, чтобы помочь ему. Мы должны думать только о нашем малыше, — видя расстроенный взгляд супруги, произнес Уил, прижав ее к себе.

Лика тихонько вздохнула:

– Отца бы это порадовало, сейчас он видит нас с неба.

Хриплый голос жреца продолжал разлетаться над площадью:

— Каждый шаг, каждое движение, каждую мысль видит Акилин. И, видя злость, ненависть, корысть в сотворенном Им мире, Акилину больно. Он переживает за каждого из нас.

То и дело спотыкаясь, под негромкие смешки зевак калека продвинулся вперед, к храму, туда, где стояло несколько десятков, пришедших на праздник аристократов, с презрением смотревших на простолюдинов позади себя.

– Мы, сотворенные Акилиным, можем сделать мир лучше. Ведь главное в жизни — не богатство и власть, а милосердие и помощь ближнему. Бедный или богатый, крестьянин или лорд — все мы равны перед взором Акилина. Лучше истратить богатство, накормив бездомных, чем купить на него пурпурные шелка!

Послышался глухой удар и звон катящихся по площади монет.

– Куда лезешь, собака? — проорал стражник одного из аристократов, со всей силы стукнув безногого по лицу. — Господа не любят, когда у них клянчат!

Молодой аристократ, чей стражник ударил калеку, не обратил на это никакого внимания, продолжив оживленный разговор с другом.

– Пятьдесят тысяч драхм за шляпу, ну ты черт, практически святой! — похлопав друга по плечу, восторженно произнес он.

– А то! — ответил ему друг.