– Здесь может соизволить поехать сам его величество или его светлость канцлер, и вы хотите, чтобы они увидели заляпанную табличку?

Рабы, разумеется, ничего не хотели: ни чистую табличку, ни довольное выражение его величества от созданного для него красивого представления, показывающего, как развивается страна в его мудрое царствование. Не хотели они стоять, выдавливая восторженные улыбки, и на ломаном Вистфальском расхваливать соизволившему обратить на них внимание сановнику, как прекрасно живется им в этой стране. Такую чудесную жизнь они и представить не могли в своем диком лесу, а в реальности сами эвенки только и мечтали сбежать из этого «рая». Да и не только эвенки, по правде говоря, но и значительная часть коренных вистфальцев мечтала о том же самом.

Тем временем чиновник отмахивался, словно от надоедливой мошки, от какого-то взмокшего от волнения старика, пытающегося зайти в Городскую Расправу.

– Меня ограбили! — не унимаясь, кричал дед. — Я требую, чтобы грабителя поймали! Пятисот драхм, господин чиновник, пятисот, и все пропало, пока я ходил сидеть с внуком! Это были все мои деньги, как я доживу до конца месяца?

– Затянув пояс, -проворчал в ответ городской служитель. — Мы закрыты на праздник, приходите потом.

– Это вам легко говорить, — дед бросил взгляд на выступающий из-под формы живот чиновника. Завтра, черт бы их побрал, сукиных детей, грабители уже будут далеко, а мне чаво делать, подохнуть с голоду?

Чиновник, перехватив брошенный на его живот взгляд, перекосился от недовольства.

– Я занимаюсь предпраздничной очисткой города, ваше ограбление меня не волнует, — зло проворчал он.

Дед замахал руками, что-то объясняя стражнику, продолжая бесполезный спор.

У наблюдающего за этой сценой Уила нахлынули неприятные воспоминания детства, которые он, покачав головой, тут же отбросил прочь: «Кого тут винить? В Вистфалии можно надеяться только на себя» — с легкой тоской подумал он.

Наливаясь синевой, звезды стали еще ярче. Это означало, что Великий праздник начнется уже совсем скоро, и потому Уил ускорил шаг. Вскоре он оказался перед покосившимся на левый бок домиком, стоящим в зарослях крапивы.

Рядом с крыльцом в свободном бледно-зеленом сарафане с вплетенными в светлые волосы синими камушками стояла его жена Лика. Ее живот, выпирающий из сарафана, был хорошо виден издалека, и Уил, взглянув на него, улыбнулся своему еще не родившемуся ребенку.

Лика, заметив его улыбку, улыбнулась мужу в ответ:

— Я тебя уже заждалась, — прошептала она, взглянув на Уила.

– Прости, — взяв за руку супругу, ответил он. — Работа будь она не ладна. Даже в священный праздник нашим хозяевам кажется, что денег им все еще недостаточно.

– Я знаю, — грустно ответила Лика, — но так хочется провести время вместе, как в детстве. Уже скоро наша жизнь не будет прежней.

Уил вздрогнул: мысль о том, что он в ближайшее время станет отцом, пугала его. Заметив напряжение на лице супруга, Лика, желая переключить его мысли, дернула мужа за ободок шляпы, так что она закрыла Уилу глаза.

– А тебе идет праздничная шляпа, ты в ней солидно выглядишь! — с наигранной легкостью засмеялась Лика.

– Как будто с карнавала сбежал, хоть детей развлекай, –усмехнулся Уил. — Лицо синее, шляпа зеленая, был бы еще красный нос и вообще красавец.

Они засмеялись. Его смех перешел в приступ кашля, и Уил, содрогнувшись всем телом, выплюнул синий сгусток, скопившегося в легких аквомора.

– Мне кажется, этот город проклят, здесь мы постоянно теряем тех, кто нам дорог, — вздохнула Лика, с тревогой взглянув на закашлявшегося мужа. — И я боюсь… Мне страшно за судьбу нашего малыша.

Уил, все еще тяжело дыша, взял супругу за руку, а затем прижал к себе, как прижимает родитель своего ребенка, желая уберечь от опасностей этого мира.

– Мы должны верить только в хорошее. Его детство будет в тысячи раз лучше нашего, — погладив жену по животу, произнес Уил. — Я клянусь тебе в этом, моя дорогая.

«Как бы я хотел, чтобы наша жизнь прошла в другом месте, и мой ребенок никогда не видел этого ужаса. Но кому мы нужны?» — подумал он, еще сильнее прижимая к себе жену, которая была для него всем: и любовью, и другом детства, и просто единственной близкой душой в этом сером жестоком мире.

– Главное верить в хорошее, — произнес Уил, сжав теплую руку супруги.

И, видя, как от его слов на лице Лики проблескивает улыбка, он, как всегда, почувствовал охватывающую его радость. Ее улыбка была главным сокровищем, какое только мог себе представить Уил.

– Я знаю, — тихо ответила Лика и, почувствовав легкое шевеление в животе, прошептала: — Как жаль, что наши родители не дожили до этого дня и никогда не увидят нашего малыша.

Перед глазами Уила предстало лицо матери, когда он видел ее в последний раз.