Тем не менее пленники все еще были гвардейцами моих врагов. Того, что между нашими Родами, можно сказать, уже заключен мир, они не знают. Следовательно, могут предпринимать какие-никакие действия, ведущие к побегу или саботажу. Поэтому рядом с помещением, служившим общей камерой, всегда дежурил небольшой отряд из моих гвардейцев, способных не только доложить о беспорядках, но и усмирить самых ретивых нарушителей спокойствия.

И настоящий момент не стал исключением. Бойцы, стоило им меня заметить, вытянулись по струнке, а когда я подошел ближе, то козырнули и кратко доложили, что никаких происшествий за время их дежурства обнаружено не было. Чувствуется влияние Зубинина. Бывший военный как-никак.

Поблагодарив бойцов за службу, я смело вошел внутрь помещения, в котором были заключены гвардейцы союзных Родов.

Мое появление вызвало странную реакцию: практически все находящиеся внутри люди сомкнули свои взгляды на одном человеке. И этим человеком был ни я, а мужчина лет тридцати, медленно спускающийся с верхней койки двухъярусной кровати, затрофеенной еще в одном из филиалов банды Черепа.

— Решил показаться-таки, граф?

Мужчина подошел ко мне ближе, а остальные пленники встали полукольцом за его спиной, выражая подобным образом свою поддержку. Я же смог оглядеть его более пристально: голова покрыта ежиком коротких волос; лицо пересекает малоприятного вида шрам, который слегка прячется за недельной щетиной; фигура крепкая, как и положено человеку, постоянно держащему оружие в своих руках; взгляд цепкий, но при этом осторожный. В общем и целом, мужчина производил впечатление уверенного в себе и своих силах человека.

— Ты, как я понимаю, старшим будешь? — невзирая на то, как начал разговор мужчина, спросил я, с лёгкостью выдерживая его взгляд.

— Единственный уцелевший командир отделения. Старшие офицеры погибли во время сражения, — отвечал мне пленный.

— Как зовут?

— Клыков Геннадий, — коротко сообщил мне мужчина.

— Гена, значит, — хмыкнул я. — Так вот, Гена, я к вам с новостями. Война между моим Родом и Родами ваших господ окончена. Исходя из условий, при которых был заключен мир, победителем можно считать меня.

— Совсем неудивительно, граф, — усмехнулся Клыков. — Некоторые из моих бойцов считают, что ты, мать его, кудесник! Мертвых поднимаешь, смертельные раны исцеляешь — чуть ли не бог! Говорят, ты и меня с парой моих бойцов «воскресил».

— Верить или не верить словам своих людей решать тебе. Я здесь по другому поводу, — отмахнулся от слов Геннадия, на что тот прищурился, пытаясь уловить нечто в моем безэмоциональном выражении лица. — Казалось бы, война окончена, и вас можно было бы отпустить, но есть один нюанс. Одним из условий, поставленных союзу Курчатова и Сахарова, был ваш выкуп. Как вы можете догадаться из того, что вы еще не на свободе, графы отказались, из чего можно сделать простой вывод: никто из вас не нужен своему господину.

— Опять не удивил, граф, — вновь взял слово Клыков. — Помимо того, что нас, принесших клятву верности и слепо следующих за Сахаровым и Курчатовым, попросту бросили на убой, оказалось, что сынок одного из графов своими руками прихлопнул тех, кто пытался отступить, включая меня, — я кивнул, подтверждая слова мужчины. — Нас предали, граф, и если ты нас отпустишь, то никто из тех, кого ты здесь и сейчас можешь наблюдать, не вернется в ряды гвардии что Сахаровых, что Курчатовых. Однако не все так просто, верно?

— Верно, — повторил положительный кивок головой я. — Выкупить ваши жизни готов император, вследствие чего вы поступите на службу в имперскую армию. Разумеется, я могу вас попросту отпустить на вольные хлеба, однако потеряю немалую выгоду.

— С новыми вводными, такой поступок с твоей стороны выставит тебя глупцом, граф. Мы это понимаем, а идти на службу империи никому из нас не прельстит. Поэтому нам есть, что тебе предложить, — серьезно произнес мужчина. — Преданные своим господином, мы готовы отдать свою верность тому, кто несмотря на войну спас жизни некоторых из нас. Тебе, граф.

— Они даже не представляют, на что подписываются, — послышался тихий шепот гвардейцев за моей спиной. — Если господин согласится, то учитель и командир устроят им «сладкую» жизнь.

— Видишь ли, Гена, то, какую боль вы испытали, попав под огонь Сахарова, покажется вам теплом от маленького уголька, если вы вступите в гвардию моего Рода. Мои бойцы должны быть лучшими в мире, а для этого вас необходимо сломать. И готов тебя заверить, что ломать вас будут со всей жесткостью, закаляя не только ваше тело, но и дух, — оскалившись и вытянув руки перед собой, предупреждал я, насыщая голос своей силой. — Помимо этого ваши души и жизни станут принадлежать моему Роду. Ваши желания и стремления будут вторичны перед волей Рода. Готовы ли вы пойти на такие лишения?

— Готовы! — с твердой уверенностью произнес Клыков, встав по стойке смирно. Вслед за ним повторили и остальные пленники.

— Род будет использовать вас в свое благо, но беречь то, что отберет у вас, как зеницу ока, — продолжал я. — Готовы ли вы, отринув свое «я», стать частью Рода и принести клятву верности?

— Готовы!

— Так поклянитесь же под Тенью! — напитав голос своей силой на максимум и добавив свою родную стихию, приказал я.

Помещение мгновенно наполнилось моей стихией, окутывая каждого из присутствующих в нем людей. Тем не менее все мы друг друга видели четко и ясно.