Будуар не разочаровал. Мало того что стены были обшиты деревянными панелями цвета слоновой кости — их ещё покрыли яркой разноцветной плиткой в форме звёздочек, искусно сложенных в единый узор. Бордюр под потолком состоял из цепочки объёмных пятнистых лошадей. На одной стене висели персидские миниатюры в рамках из слоновой кости. Под ногами лежал мягкий турецкий ковёр с изящным узором. Казалось, я попала в другую страну.

Однако приняли меня дамы с типичными чертами английской аристократии: пресными лицами, тонкими губами и бледными глазами, вероятно, младшие дочери вице-королей или баронов. Их представили как Мэри Хамблтон и Мэри Торокрамб. На первой было великолепное платье из бирюзового атласа с медно-золотым оттенком, на второй — персиковое, из тафты, в стиле маркизы Помпадур, покрытое розовым муслином. Выглядели обе так изысканно, что мне стало немного неловко в платье фасона «принцесса» из плотного фая, достойном, но далеко не таком роскошном. Если фрейлины герцогини одевались так дома — как же богато наряжалась сама Бланшфлёр на прогулку?

Этот вопрос я оставила на потом. Обе Мэри сели и с безразличным видом кивнули мне на третий стул. Несмотря на их возвышенные одежды, настроение у фрейлин было упадочническое, а глаза красные и опухшие.

— Нам сейчас так тяжело, — произнесла Бирюзовая Мэри, когда принесли чай. Горничная подала чашку мне последней, и по неестественно вытянутым спинам и задранным подбородкам фрейлин читалось, что они поступили чрезвычайно благородно, согласившись принять столь непримечательную особу.

— Мы уже разговаривали с полицией, — с лёгкой досадой добавила Персиковая Мэри. — Так что ваш... доктор Рагостин желает знать?

Прилежно играя свою роль, я сняла хлопковые летние перчатки жёлто-бежевого цвета, бросила их в маленький саквояж и извлекла из него блокнот с карандашом:

— Во-первых, с какой целью вы и ваша благородная госпожа отправились в Мерилибон?

— «Цель» не самое подходящее слово, — резко ответила Бирюза. — Нашей милой Бланшфлёр не нужна причина, чтобы пойти туда, куда ей заблагорассудится.

«Нашей милой Бланшфлёр»? Не «нашей дорогой леди» или «нашей любезной госпоже»? Похоже, герцогиня и её фрейлины удивительно близки.

— Её милость была... нет, есть и сейчас... — фрейлина замялась. — У неё свободный дух...

— Юный, — вставила Персик, которой и самой было не больше двадцати. — Она любительница безобидных приключений, и размеренная, спокойная жизнь кажется ей скучной, и если каприз может хоть ненадолго поднять ей настроение... — В её близко посаженных глазах заблестели слёзы.

Я с немалым удивлением отметила про себя, что обе Мэри искренне привязаны к своей госпоже.

— Каприз? — уточнила я.

— Да. Ей хотелось побывать в самых презираемых уголках города. От кого-то она слышала, что районы можно определять по фонарям...

Действительно, меня и саму восхищали едва заметные различия в их форме, и я тут же почувствовала определённую приязнь к молодой жене герцога Луи Орландо дель Кампо.

— ...и ей нравилось их рассматривать, поэтому мы разъезжали в экипаже по Лондону и прогуливались по разным местам.

— Вполне естественный интерес, — убедила их я и продолжила: — Итак, вчера вы посетили Бейкер-стрит? И станцию метро?

— Да. Разумеется, никому из нас и в голову не пришло бы туда спуститься! Ни в коем случае! Ведь там может стоять запах сигарного дыма, эля и копчёной сельди!

— Мы всего лишь проходили мимо, но у лестницы нам встретилось бедное старое создание...

— Она плакала и стонала, уверяя нас, что страдает от водянки, не может сойти по ступенькам и опоздает на поезд. Теперь я даже не сомневаюсь, что она была в сговоре с похитителями! — заявила Бирюза. — Само собой, тогда мы о таком и подумать не могли, и наша добрая Бланшфлёр...

Они посмотрели мне за плечо, и так пристально, что я не выдержала и обернулась. На стене за мной висел портрет очаровательной леди в полный рост. Её светлые волосы, изящные черты и чувственные, добрые глаза поразительно контрастировали с великолепными одеждами из красного бархата, вышитыми золотым бисером.

— Это она?! — невольно воскликнула я, поскольку из-за внешности самого герцога представляла его супругу такой же пылкой и экзотичной, хоть и знала, что её отец английский граф, а мать француженка.

— Да, это наша милая госпожа, но в жизни она ещё прекраснее, — с трепетной нежностью и любовью в голосе произнесла Персик. — У неё ангельское личико, великодушное сердце и душа ребёнка — добрая, открытая к сочувствию...

— Нет на свете человека терпеливее и жертвеннее... — вставила Бирюза и тут же осеклась. Мне стало неловко, когда я увидела, как плачет эта гордая, заносчивая леди.

— Тише, милая, тише, — стала успокаивать её другая Мэри. — Разве же мы знали? Разве могли предугадать? — Она повернулась ко мне объясниться: — Мы чувствуем себя виноватыми, но всё произошло так быстро и спонтанно...