– - Человек.

– - Вижу, что не вша. Чего надо?

– - Ничего, -- глядя на открытую входную дверь, сказал Саша.

– - А ничего, так проходи, не свети.

– - Куда?

– - Как куда? Ты что, не проспался? Без очков дверей не видишь?

– - Я, сержант, -- сказал Саша, разглядывая водосточную трубу на другой стороне улицы, -- арестованый демонстрант.

– - А, -- протянул сержант Федоров без удивления, -- тогда следуй сюда.

Он встал, взял со стола связку ключей и, пригнувшись, нырнул в уходящий вниз полутемный проход. Саша едва успевал следом. Открылся длинный, выкрашеный темно-зеленой краской, коридор. Редкие, закрытые металлической сеткой, лампы скудно освещали частые вертикальные канализационные чугунные стояки и решетки по сторонам. Вскоре решетки сменились коваными дверями. Сержант остановился, позвенел ключами и, со словами -- Прошу пожаловать, -открыл надсадно заскрипевшую дверь.

– - Какой пленэр, -- прошептал арестованый и шагнул во мглу.

– - Самуил, что с рукой?
– - услушал он голос Рубинштейна из тьмы, -садись.

Глаза постепенно привыкали к сумраку. Помещение все-же освещалось гвоздевыми пробоинами в металлическом листе, герметично закрывавшем окно. Камера представляла собой абсолютно пустое пространство, разделенное

пополам уступом на полу. Саша присел на край. То, что повыше, оказалось нарами, то, что внизу - холодным бетонным полом.

– - Да, так вот, -- сказал Мойше, -- государство, по определению, должно защищать граждан от бандитизма. Что же произошло здесь в семнадцатом? Очень простая штука, я вам доложу: бандиты взяли власть в свои руки. То есть вы понимаете, какой нонсенс: бандиты получили в свои руки главное орудие власти - государство.

Кузнецов закурил. Язычок пламени осветил на мгновение скрючившихся на нарах людей и погас, оставив их в на какое-то время в непроглядной тьме.

– - Да, так вот, -- продолжил Мойше, -- а что умеют бандиты? Ясное дело, бандиты умеют грабить. Убивать, воровать и больше ничего. Вот они и грабили семьдесят лет. Но все когда-то кончается, и становится нечего грабить.

– - Самуил, что ты за руку держишься?
– - Рубинштейн спросил настойчивее, -- Они что, тебя били?

– - Дед бил, не разбил.

– - Что-что?
– - не понял Рубинштейн.

– - Баба била, не разбила.

– - И тогда, -- продолжил Мойше, -- какой у них выход? Или самим сдохнуть, или дать немного нажить, чтобы было, что грабить. Было это уже сто раз, и во время НЭПа, и позже. А дураки думают, свобода пришла. Держи карман. Бандит могуч. Он всегда найдет, как грабить. Даже и при свободах и демократиях.

– - Нет, ты не шути, -- не унимался Рубинштейн, -- если тебя били, мы должны это как-то запротоколировать. Надо вызвать врача.

Он подошел к двери и начал стучать кулаком.

– - А за что я сижу, объяснить невозможно, -- сказал Кузнецов, будто бы продолжая прерванную беседу -- я на атомной подлодке служил, четырнадцать лет назад. Лодка давно списана, а я сижу.

Рубинштейн продолжал стучать.

Кузнецов погасил сигарету: -- Я им нашел мою субмарину в американском журнале "армейское и военно-морское вооружение". Заметьте, не просто подлодку, а конкретно мою, "Красный Таран". Со всеми планами и разрезами. Где сколько торпед и боеголовок с точностью расписано. Приношу, показываю. Сиди, говорят, и не залупайся. Когда решим, тогда и выедешь. Я им, смотрите, говорю, здесь все до мелочей описано, коммуникации, реактор, все до одной переборки прорисованы...

Рубинштейн глухо бил ногой в переборку. Кузнецов закричал надсадно:

– - Вода прорвалась в реактор!
– - и побежал по длинному, выкрашеному темно-зеленой краской, коридору, тяжко топая водолазными "утюгами". Редкие, закрытые металлической сеткой, лампы скудно освещали частые вертикальные канализационные чугунные стояки и змеящиеся по стенам пыльные жгуты кабелей.

Саша едва успевал следом, задраивая за собой кингстоны шлюзов. Зеленая, флюоресцирующая вода сдерживала движения, кабели обвивали ноги, руки путались в сетях. Последний шлюз пошел неохотно, водяная стремнина никак не прерывалась. Из прорыва дамбы через пороги тяжко ворочающихся мешков с песком несло бешенно трепыхающуюся в обрывках трала рыбу вперемежку с разбитой мебелью.

– - Врача!
– - кричал Рубинштейн.

Саша просунул руку за дамбу, нашарил рычаг, дернул. Холодный бетон плотины приятно леденил ухо. Затвор двинулся и, набирая скорость, пошел поперек переливающегося сиренево-зеленоватым светом радиоактивного потока. Его многотонная масса приближалась все ближе, а ладонь никак не выпускала рычаг. Бетонная стена надвинулась и придавила руку. Локоть взорвался тысячей ядовитых игл.

– - Эй, живой что-ли?
– - глухо, как сквозь вату, послышался голос сержанта Федорова.

Сознание вернулось медленно, толчками, холодным шершавым бетоном царапая правое ухо.

– - Не трогайте руку, -- просипел Саша, поднимаясь на колени.
– - Я сам.

– - Ну пошли, доктор приехал, -- неожиданно добрым голосом сказал сержант.

75.

Старший переводчик отдела международных связей Анатолий Максаков стоял на берегу навозного моря и пытался понять, что произошло.

По порядку: большой палец правой руки привычно улегся во внутреннюю ложбинку диска, он поднял руку вперед, повернул ее тыльной стороной налево, затем медленно начал бросок. Диск прошел подмышкой, плечо дернулось вперед, кисть руки хлестнула из под локтя назад и направо, описывая все ускоряющуюся дугу... Ага! Ватник...