…Вот он стоит передо мной — пожилой, невысокий лысовато-седой дядька с пластырем на затылке (его тоже приложило во время переворота машины), без конца низко кланяется, и со слезами в выпуклых глазах повторяет: «Простите ради всех богов, молодая госпожа, не понимаю, что на меня тогда нашло, ничего не помню… совершенно не хотел вас пугать, похищать, у меня же доченька возраста вашего… и внучки… не мог я ничего худого замыслить… просто помраченье какое-то… как заколдовал кто… Простите меня, дурака старого!»

— Еще скажи, голоса в голове приказали! — цедит Чэн.

— И что с ним теперь будет? — спрашиваю у офицера, когда таксиста уводят (он всё оглядывается на меня, и, всхлипывая, повторяет: «простите»).

— Суд, потом тюрьма или психушка, разберемся, — равнодушно отвечает парень. — Распишитесь тут и тут.

Я приостанавливаюсь на крыльце полицейского участка. Оглядываюсь, вдыхаю полной грудью. Солнце необычно яркое, теплый ветер приносит аромат цветов, где-то звучит музыка… Ночная жуть кажется просто диким сном, отступившим в сумрачную страну кошмаров: но уже утро, ты проснулась и всё в порядке!

И все же я вздрагиваю, когда Маркус неожиданно берет меня за локоть, отодвигая от дверей — пара полицейских тащит внутрь упирающегося пьяницу.

— Довезу вас до дома.

Уже не возражаю.

Поглядываю на «жениха»: выглядит Чэн хмурым и усталым. Конечно, позапрошлой ночью его сорвали с постели, потом он до утра торчал со мной в больнице, навещал еще и вечером, и сегодня вот… повсюду развозит. Надеюсь, такое частое отсутствие не нанесет сокрушительного удара по его развивающемуся бизнесу… Так и не знаю, чем он занимается. Неважно.

— Очень вчера испугались? — спрашивает Чэн, глядя на дорогу.

Выражает сочувствие? Пытается завести разговор по душам? Не хочу ни того, ни другого, потому отвечаю нарочито занудно:

— Ну как — «очень»? Смотря с чем сравнивать… И по какой шкале.

Понял, отстал. Дальше едем молча, пока я не озвучиваю свои мысли:

— Гляжу на этого водителя: пожилой тихий дядька, наверняка за спиной целая жизнь за рулем, семья, кредиты… и вот реально не понимаю — зачем он это сделал?

— Говорят, маньяки обычно производят самое положительное впечатление, — откликается Чэн быстро, словно тоже сейчас об этом размышлял. — Аккуратные, спокойные, примерные семьянины…

— И главное — не спустили бы мне колёса, ничего б этого не было! — продолжаю я. — Возвратилась бы спокойненько на своей машине…

Начинаются обычные размышления задним числом — как следовало поступить, чтобы не… Словно это может что-то изменить в прошлом!

Чэн быстро взглядывает на меня.

— Вам прокололи шины?

— Ну да. Все четыре сразу, представляете? Кому это было нужно, просто ума не приложу!

Возле дома Чэн осматривает моего «жучка».

— Раньше такое случалось?

— Ни разу. Здесь очень спокойный район.

— В полицию обращались?

— А смысл? Ни камер рядом, ничего…

— Пришлю ремонтников.

— Да не надо, завтра сама этим займусь…

— Надо! — резко говорит Чэн. — Не волнуйтесь, я не собираюсь навязываться! О себе забочусь; не хочу опять мотаться ночью по сельским дорогам, вас разыскивая — живую или уже мертвую!

Ох, да. Прикусываю щеку: а я ведь его так еще и не поблагодарила!

— Извините меня, господин… м-м-м… Маркус. Я не хотела беспокоить конкретно вас, просто нажимала на все номера подряд, и…

Чэн кивает.

— И вам неприятно, что это оказался именно я?

— Не передергивайте! — Сержусь, потому что Чэн говорит правду — вот да, ну почему именно он?! Рыцарь без страха и упрека, спасающий капризную, отвергающую его принцесску! Хотя по уму, на что бы мне злиться: много ли найдется «абонентов», которые при таком глубоко ночном паническом звонке сами не потеряют голову и драгоценные минуты? С длинным вздохом-выдохом задавливаю в себе несправедливое чувство досады. Смотрю в прищуренные глаза Чэна. — Я хотела сказать: спасибо, что помогли мне. Если бы не вы…

Он отмахивается.

— Не стоит благодарности. Если б не я, вы бы просто дождались утром первой проехавшей машины! Отдыхайте.

Садится в свой джип, с излишней силой хлопая дверью. Я машинально машу ему на прощанье, не смотрит, уезжает.

Медленно поднимаюсь в квартиру — тело болит так, словно я провела сутки не в больнице на ортопедическом матрасе, а все на той же мокрой щебенчатой обочине. Захожу, роняю сумку на пол и оглядываюсь.

Я дома. Наконец-то.

Теперь можно и поплакать.