— Вот же дурачина отчаянный! Ну гляди, потом пеняй только на себя! — И с ходу начинает командовать: — Встали рядом! Молчим! Смотрим только вперед! Не двигаемся, не оборачиваемся, что бы ни случилось!

Моментально хочется обернуться; судя по напрягшемуся плечу жениха, ему тоже. Как в сказке о Синей Бороде: «Никогда и ни за что не открывай вон ту запертую дверь!» Переглядываемся, разминаем ноги, встаем поудобнее и крепче перехватываем руки друг друга.

Закрывшая глаза старуха принимается раскачиваться, вновь напоминая сушащееся на веревке белье, потом вертеться и подпрыгивать, трясти головой, делать выпады в стороны руками с зажатыми в них трещотками и бубенцами. И всё это — с непонятным бормотанием, сперва тихим, потом все более громким, пронзительным. Заклинания? Бессвязный набор слов и звуков, вводящий шаманов в священный транс?

Совы наблюдают за хозяйкой не менее прилежно, чем мы с Маркусом, иногда приподнимая крылья — точь-в-точь разминающиеся спортсмены, готовые по команде «старт» сорваться с места.

…И с клеканьем взлетают-таки со своих насестов-памятников, когда старуха вскидывает руки и замирает, будто сама превратилась в статую. Но связки колокольчиков в ее неподвижных руках продолжают дрожать, посверкивая в ярком лунном свете, звеня все громче и громче. Профессиональный навык? Или бубенцы и впрямь намекают на присутствие… кого? Птицы сменяют умолкшую хозяйку, наполняя кладбище разнообразными криками, уханьем, свистом, даже мяуканьем… Если кто из живых и оказался сейчас здесь (например, какой-нибудь безобидный расхититель могил), точно принял их за завывания кладбищенских привидений!

Проклятые орущие совы носятся туда-сюда, то поднимаясь до самой луны, то почти задевая наши головы; вскоре кажется, что над кладбищем кружит целая птичья стая. Накрывает своей тенью дальние могилы… или это подползают невидимые кладбищенские обитатели? Брр… Может, пора читать молитвы? Переступаю с ноги на ногу, касаюсь плечом плеча Маркуса; щурясь и кривясь от ветра, поднимаемого мощными крыльями, он кивает: мол, да-да, понимаю и разделяю… держись!

Вот и старуха отмерла, пошла по кругу — шоу продолжается. Провожаю ее глазами, насколько это возможно не поворачивая головы: шаманка скрывается за нашими спинами и вдруг коварно тычет связкой бубенцов меж нами, оглушая звоном и заставляя буквально подпрыгнуть. Может, специально провоцирует — автоматически обернемся, а старуха: «А-а-а, вы условие не выполнили, вон пошли!» Нет, опять завела-завыла свои странные песни, двинулась в обход нас и ближних могил…

Не знаю, сколько всё это длится — по моим ощущениям, скоро уже рассвет. Ноги онемели не только от усталости и неподвижности, но и от холода, которым в какой-то момент начинает ощутимо веять от земли, могил, памятников: словно кладбище вытягивает из нас тепло, сосет кровь из вен, саму жизнь из тела. Чэн крепко обнимает меня за плечи, то ли согреть и поддержать, то ли устоять самому. Мы по-прежнему молчим, лишь иногда непроизвольно выдыхая или охая от какой-нибудь мерзкой неожиданности — вроде ледяного прикосновения сзади к шее или неизвестно чьего ехидного смешка в самое ухо. Слова нам заменяют выразительные взгляды: «Стоишь? Держишься? Не бойся! Потерпи еще чуть-чуть. Еще немного…»

Заключительным — и эффектным аккордом, от которого я все-таки вскрикиваю — оказывается срывание с меня фаты. Вместе с волосами.

— Отлично! — резюмирует старуха осипшим, но уже человеческим голосом. Удивительно, что вообще может говорить, попой и повой-ка несколько часов подряд! Раз уж шаманка нарушила молчание, значит, и нам можно; и я огрызаюсь, осторожно ощупывая макушку — кажется, целый клок волос вырван:

— И что тут отличного?! Я так с вами облысею!

— Дай посмотрю, — Маркус осторожно изучает мою порушенную прическу и сочувственно цокает языком. — Да уж, прям до крови… Кто это сделал?

Оглядываю из-под его руки пустынное кладбищенское пространство. Ни следа от фаты и чьего-то присутствия. И правда, кто? Шаманка и ее совы — вот они, все перед нами… И зачем? Что за… некрохулиганство такое?

Старуха начинает стягивать свою пеструю лохматую шаманскую униформу. Всё, обряд закончен? Комментирует ворчливо:

— По волосам расстрадались! Радуйтесь, что головы еще на месте! Твоя фата, девушка, взята мертвецами в плату за службу.

Передергиваюсь.

— Это… как? За какую службу?

— А вот так вот! — передразнивает старуха противным голосом. — Теперь вас будут охранять духи, раз уж живые с этим не справляются.

Переглядываемся. Не знаю, что думает Маркус, а у меня в голове только: и ради этого мы торчали на ночном кладбище несколько бесконечных часов?! «Всё, идите, с вами благословение духов!» Могла бы просто немножко помахать своим шаманским инструментарием и сразу это объявить!

— Спасибо за ваш труд, момо, — почтительно произносит меж тем мой жених… муж? — Теперь мы можем идти?

— Иди… а, нет, погодите! — Старуха ныряет куда-то вниз и выпрямляется с керамической бутылкой в руке. — Брачное вино же!

Ну хоть что-то от нормальной свадьбы! После отвешенных друг другу чинных поклонов опустошаю кубок, связанный красной лентой с чэновским. Еле сдерживаю гримасу: привкус у вина странноватый, какой-то затхлый… Землистый. Уж не мертвые ли его для нас приготовили?

— Пошли?

Теперь уже останавливает Маркус.

— Погоди, мы еще кольцами не обменялись!

— Я устала, давай лучше в машине…