Не знаю, что демон сделал, но совершенно точно это не было восстановлением. Он каким-то чудом снес старое строение и воздвиг новое.

— Ты…

— Моя госпожа, ваш приказ удивить выполнен.

И снова его смех щекочет кожу.

— Шаоян.

— Ничтожный слуга надеется получить награду, — смеется он.

— Какую?

Почему мой голос стал таким хриплым?!

— Госпожа, я слышал, что в мире смертных красавицы награждают своих спасителей совершенно определенного рода нежностью. Вы, несомненно, красавица. Прекраснейшие из небожительниц, которых мне довелось видеть, не сравнятся с вами.

У меня дыхание перехватывает.

Мне удается сохранить невозмутимое выражение лица, но зачастивший пульс меня выдает. Я напоминаю себе, что с печатью я в безопасности. Демон может говорить что угодно, пока я не прикажу ему помолчать, но тронуть меня он точно не сможет. Не сможет же?

— Что ты имеешь в виду, говоря про определенного рода нежность? — Благодаря своей жизни в том, другом мире, я слишком хорошо понимаю, что именно он просит.

И не собираюсь делить постель с демоном!

Вот уж нет.

— Поцелуй? — Шаоян словно спрашивает. — Госпожа, не торопитесь думать о большем. Я не развратник!

То есть это я развратница?

Ха!

— Нет, — зло отрезаю я и понимаю, что своего он добился, вывел меня из себя и теперь радуется еще больше.

— Но почему, госпожа? — патетично восклицает он мне на ухо. — Вы прекрасны, и я вами очарован. Я хорош собой, и вы мной очарованы. Полная взаимность!

— У тебя восхитительное самомнение, Шаоян.

— Да, госпожа, я лучший во всем.

— В качестве награды я позволю тебе перенести все мои сундуки в мою новую сокровищницу. Кроме…

Я достаю лист бумаги, кисточку и тушь. Без названия павильон не павильон, и, примерившись, я вывожу иероглиф за иероглифом — хочу, чтобы надпись получилась одновременно изящной и величественной. Каллиграфию я освоила на высоком уровне. Ха, поначалу прописи я искренне ненавидела, но, когда учитель сказал, что я смогу помогать папе с документами, стала стараться изо всех сил. Только вот папа, хваля меня за успехи, так ни разу и не позволил мне помочь. До сих пор обидно, будто я напрасно старалась.

— «Сокровищница искусств»? Что это за название такое, госпожа?

— Название, которое мне нравится, — пожимаю я плечами.

— Какой удивительный тонкий вкус, — с придыханием тянет демон.

За лестью издевка.

Я не спорю, не реагирую, просто протягиваю лист ему, и перед глазами сгущается дымок. Шаоян так и не появляется, наоборот, лист тоже растворяется в тенях. Отбрасываемый демоном силуэт на земле пропадает, смутное движение возникает под крышей павильона, и над входом прямо на стене сами собой рождаются иероглифы. Он их выжигает? Надпись точь-в-точь моя, только крупнее и матово-черная.

Обычно название пишут на отдельной табличке — легко прибить, легко поменять.

Шаоян поступил иначе, словно этот павильон навсегда только для меня.

— Как мило.

— Все для вас, моя жестокосердная госпожа, — продолжает шептать Шаоян.

Подчиняясь ему, кисточка выскальзывает из моих рук и проходится по краю манжета, щекочет кожу и удивительным образом не пачкает меня тушью.

Писчие принадлежности возвращаются в сундук, крышка захлопывается, и сундуки легко поднимаются в воздух. Двустворчатый вход распахивается, и ящики один за другим влетают в проем. Створки с тихим хлопком закрываются. Павильон будто проглотил мое имущество.

У меня запоздало возникает очевидный вопрос: а не исчезнет ли чудо-сокровищница так же, как появилась, по волшебному щелчку? Вместе с ценностями, разумеется. Вопрос… дурной. Я уже сделала выбор, поставила на демона. На кого мне теперь полагаться, как не на него?

— Для меня ты продолжишь благоустройство, Шаоян?

— Госпожа, я буду счастлив!

Что изменилось за те несколько часов, что я спала? Я отчетливо вижу изменения — злость, раздражение и недовольство сменились лестью, угодливостью, странными намеками.

Пока я размышляю, внутренний двор преображается. Все, кроме нововозведенной сокровищницы, опоясывающей территорию старой стены и переднего павильона, отделяющего внутренний двор от внешнего, вместе с остатками невыметенного мусора исчезает в багряно-черных лепестках пламени. Передо мной на долю мгновения возникает пустое пространство, но я смаргиваю, и картина меняется. Вырастают сразу несколько павильонов, один из которых двухэтажный.

То есть прямо сейчас его могут увидеть все?! И слуги, которых я оставила прибирать мусор, и крестьяне снаружи?