— Но сначала я должна вытащить ребенка. Если мы обернем ее, пока ребенок будет внутри, это его убьет.

— Что я могу сделать?

Майя потянулась к своей сумке и порылась в ней.

— У меня нет скальпеля и нет времени, чтобы возвращаться в офис за ним. Мне нужен нож.

— Ты собираешься делать кесарево? — Томас почувствовал дрожь в теле. Без анестезии Хелен пройдет через невыносимую боль.

— Мы не сможем извлечь ребенка через родовые пути. Это слишком долго. — Майя посмотрела в глаза Хелен. — У нее нет столько времени.

Томас достал серебряный нож из ботинка и передал его Майе, стараясь, чтобы она не прикоснулась к лезвию. Он заметил, как она тяжело сглотнула, а ее рука задрожала. Томас обхватил ладонью ее руку с ножом, заставив сжать его сильнее.

— Если кто и сможет это сделать, так это ты.

— Она в шоке, поэтому почти ничего не почувствует. Но, если все же такое случится, мне нужно, чтобы ты ее отвлек. Сможешь использовать контроль разума?

Томас кивнул. Краем глаза он заметил, что его коллеги смотрят на них, затаив дыхание.

— Освободите место, пожалуйста. И найдите что-нибудь чистое, во что завернуть ребенка.

Затем он сосредоточился на Хелен, положив ладонь ей на лоб. Погрузившись глубоко в себя, он потянулся к ней.

«Хелен, ты меня слышишь?»

Раздался тихий шепот.

«Ты чувствуешь, как нежные руки гладят тебя, массируют, снимая боль. Твое тело расслабляется, и ты вдыхаешь очищающий воздух. Чувствуешь, как напряжение покидает тебя, а тревоги уходят».

Снова и снова он повторял эти слова в ее голове и заметил, как дыхание Хелен успокоилось.

На мгновение он оглянулся назад, где Майя склонилась над животом женщины и разрезала его серебряным лезвием. Томас заметил, как осторожно Майя разрезала кожу и мышцы, не заходя слишком глубоко, чтобы не навредить ребенку внутри.

Когда Майя отложила нож в сторону и просунула руку в живот Хелен, Томас отвернулся. Ему не надо на это смотреть. Вместо этого, он удвоил свои усилия, чтобы успокоить Хелен, контролировал ее чувства, ощущения, и, вместе с ними, ее жизнь.

Прошли секунды, но они показались часами. Затем тишину в комнате прорезал громкий крик. Глаза Хелен распахнулись.

— Она прекрасна, — заявила Майя. — Прекрасна и здорова.

Томас посмотрел на окровавленный, шевелящийся сверток, который Майя держала на ладонях, от которого все еще отходила пуповина.

— Моя малышка, — прошептала Хелен, ее дыхание слабело.

Майя положила младенца на грудь матери, и Хален посмотрела на него.

— Ребенку повезло, нож его не задел, — тихо сказала Майя Томасу. И продолжила также тихо. — Обращай ее. Сделай это.

Томас покачал головой. Он не мог этого сделать. Его кровь отравлена, и он никогда не подвергнет Хелен таким же испытаниям, через которые проходит каждый день.

— Кейн, пожалуйста. Ты должен это сделать.

Кейн мгновенно присел и обнажил запястье, но Хелен отвернулась.

— Серджио ждет…

— Нет! — закричал Томас. — Нет! Хелен! Твой ребенок нуждается в тебе.

Кейн с сомнением на него посмотрел.

— Что мне делать?

— Серджио, — прошептала она, когда последний вдох вырвался из ее легких, а голова склонилась набок.

Томас почувствовал, как по щеке стекает слеза. Он прижал руку к ее шее, нащупывая пульс.

Затем поднял голову.

— Она ушла.

— Мы должны перерезать пуповину. Сейчас же, — сказала Майя и вновь потянулась за ножом.

Томас схватил ее запястье и остановил.

— Это серебро. Ребенок почувствует.

— Тогда чем? — ее взгляд осматривал комнату.

— Когтями, отрежь ее своими когтями, — предложил Томас.

Малышка снова заплакала, и Томас погладил ее по голове, успокаивая, пока Майя перерезала пуповину когтями. Подняв младенца с груди мертвой матери, Томас поднял голову.

— У вас есть во что ее завернуть? Полотенце? Что-нибудь чистое?

Оливер выбежал из магазина с двумя огромными листами бумаги в руках.

— Вот, только это удалось найти.

Томас уставился на него.

— Подарочная упаковка?

Оливер пожал плечами.

— Они чистые, и почти такие же мягкие как папиросная бумага.

Не имея выбора, Томас взял бумагу у Оливера и обернул в нее ребенка, затем прижал ее к груди, покачивая.

Услышав торопливые шаги в магазине, он повернул голову к двери. Через мгновение Самсон ворвался внутрь — его взгляд метнулся к телу на полу, затем к ребенку на руках Томаса.