Шамурад-ага снова взял в руки пиалу.

— Я, говорит, если хотите знать, никогда не согласилась бы отдать свою дочь в эту семью, но что делать — дети полюбили друг друга, не мне им мешать. А о калыме, говорит, и не заикайтесь… Такого от нее наслушались… Нет, с этой женщиной нам не столковаться!..

Шамурад-ага нахмурился, его темное, прокаленное каракумским солнцем лицо еще больше потемнело, — так темнеет в кибитке, когда солнце скрывается за тучей.

В этот вечер гости не засиживались, едва начало смеркаться, они быстро собрались и уехали.

«Чудной какой-то отец, — размышлял Джанмурад после ухода стариков. — Радовался бы, что калым не платить, а он обижается. Ведь так и деньги и скот у него останутся. А за калым, если узнают, судить будут».

Вечером мальчик услышал, как вернувшийся с работы Джемшид разговаривал во дворе с отцом.

— Тут что-то нечисто, — сердито говорил Шамурад-ага. — Хорошую вещь никто не отдаст даром. А если у вещи нет цены, у нее не будет и хозяина… Нет, сынок, не годится нам брать невестку без калыма.

— Эх, отец, не знаешь ты этой семьи… — со вздохом ответил Джемшид.

Дальше Джанмурад не слышал, его позвала мать.

ЗА НЕВЕСТОЙ

К свадьбе готовились уже несколько дней. Во дворе Шамурада-аги было шумно и беспокойно: блеяли бараны, приготовленные в награду борцам, ржали лошади, на которых должны будут ехать за невестой, недовольно кричала белая верблюдица, предназначенная нести свадебный паланкин.

И в такое время Джанмураду приходится сидеть над уроками! «Домашняя работа», — написал он. — «Примеры тел цилиндрической формы». Мальчик потрогал левой рукой лоб и задумался: «Какие у нас дома есть тела цилиндрической формы?» Он окинул взглядом комнату, взглянул зачем-то на потолок, почесал макушку. Ничего подходящего в комнате не нашлось. Может, во дворе что-нибудь?

— Называется живем… — сказал он, безнадежно махнув рукой, — ни одного предмета цилиндрической формы!

— Чего ты там бормочешь? — сердито окликнула его Марал-эдже из кибитки. — Говорила, не сиди допоздна над книгой! Учиться тоже надо в меру, переучишься, никакой лекарь не поможет!

— Нашел! — вдруг закричал Джанмурад, указывая на голову матери. — Нашел!

— О, господи! — вздохнула мать. — Да что ж ты такое нашел?

— Цилиндр нашел! Твой борук[2] — самый настоящий цилиндр, ты небось и не знаешь!

И Джанмурад, довольный, побежал записывать «примеры цилиндров».

«Не забыть ему в шапку талисман положить, — озабоченно глядя вслед сыну, подумала Марал-эдже. — Как бы не свихнулся ребенок».

Она осторожно заглянула в комнату. Мальчик сидел, склонившись над тетрадью. Мать постояла, поглядела на него и пошла в кибитку.

Невесело было в эти дни Марал-эдже, совсем не такое настроение должно быть у женщины перед свадьбой ее первенца. «Берешь девушку, смотри на мать», — говорит пословица. Марал-эдже хорошо знала мать своей будущей невестки, а потому ничего путного не ожидала от брака. «Не будет нас уважать девушка из такого дома», — не раз говорила она мужу. Однако Шамурад-ага был спокоен на этот счет: у настоящего мужчины любая девушка станет прекрасной женой. «Не чабана стадо пасет, а чабан стадо, — любил говорить он. — У хорошего пастуха и паршивая овца выправится, а нерадивый и доброе стадо загубит». Таково было твердое убеждение Шамурада-аги — будущего свекра Сельби.

Поехали за невестой.

В ауле все давно привозили невест на машине, но Шамурад-ага раздобыл где-то белую верблюдицу и соорудил на ней старинный свадебный паланкин.

У матери невесты, Миве-эдже, хлопотавшей над тушей только что зарезанного барана, глаза на лоб полезли, когда она увидела верблюдицу и колыхавшийся на ее спине паланкин.

— Да что же это такое?! — громко сказала она, чтобы все слышали. — Моя дочь человек, а не мешок с мукой, чтоб ее на верблюда грузить!

Она уже готова была в пух и в прах разнести своих новых родичей, но люди кругом улыбались, настроение у всех было праздничное, и Миве-эдже решила не портить свадьбу. «Хочешь переплыть Амударью, плыви по течению», — вспомнила она слова мужа.

— Не расстраивайся, доченька, — прошептала она на ухо Сельби. — Стоит ли сердиться на причуды стариков.

Та невесело улыбнулась и кивнула головой.

Наспех отведав плова и выпив чаю, приехавшие за невестой вынесли ее и опустили на палас, расстеленный посреди двора.

Тотчас же, как положено по обычаю, родственники невесты бросились к паласу, им надлежало получить выкуп — «право паласа». Обычно в этом месте обряда возникал спор между сторонами, родственниками невесты и гельнаджи, но сейчас ничего подобного не произошло. Поскольку Шамурад-ага брал невестку без калыма, он решил отыграться «на паласных», и родственники невесты были буквально осыпаны шуршащим дождем десяток. Они растерянно оглядывались, не зная, как теперь поступить. Выручил продавец из сельпо, балагур и весельчак:

— Молодец, Шамурад-ага! — весело крикнул он. — За эти деньги не только «право паласа», а и все конфеты с базы выкупить можно. Будет теперь праздник ребятишкам!

И, видя, что невесту уже понесли на паласе к паланкину, шутливо добавил:

— А не застраховать ли нам девушку?! На таком транспорте ездить рискованно, споткнется, чего доброго, верблюд, и плати Шамурад-ага кун[3] родителям невесты!..

— Помолчал бы! — грубо оборвал его один из гельнаджи. — На свадьбе ведь! Не соображаешь, чего несешь!