— Воды! — раздался стон.

Марал обернулась. Парень в красном халате, приподнявшись на локте, глядел ей прямо в лицо.

Марал отшатнулась.

— Не бойся, — тихо проговорил раненый.

Выстрелов уже не было слышно. Марал присела около раненого и поднесла кумган с водой к его рту. Напившись, юноша благодарно посмотрел на Марал и пожал ей руку. Раненого этого звали Шамурад.

Давно это было. Давно забыла Марал и бассейн в доме отца, и красивого бахши, и его песни. И только теперь, вновь услыхав песни, которые исполнял когда-то бахши, вспомнила далекую молодость.

Радио замолкло а Марал-эдже долго еще не могла прийти в себя, видения прошлого обступали ее… Сонными, затуманенными глазами глядела она вокруг… В камышах завывали шакалы, казалось, это плачут дети…

Потом на веранде звякали ведра. Марал-эдже бросала веретено в угол и ложилась на кровать. Но едва она закрывала глаза, как перед ней возникала все та же антенна, а в ушах слышался нахальный смех невестки. И сразу вспоминалась смертельная обида, нанесенная сватьей Миве-эдже.

Ее бесценный ковер сбросили с машины прямо на дорогу, а она стояла рядом и только чихала от пыли. Два года ткала Марал-эдже этот ковер, и люди не могли налюбоваться его узорами!

Старуха вздыхала и переворачивалась на другой бок. Но тут в боку что-то начинало колоть, словно в него упиралась острая антенна радиоприемника.

„Завтра же сдеру с крыши эту палку и разобью их дьявольский ящик!“ — в который раз решала Марал-эдже и, представив себе разбитый на куски лакированный ящик радиоприемника, постепенно успокаивалась.

А назавтра снова сидела в кибитке, крутила веретено и ждала волшебных звуков, возвращавших ее в дни молодости.

Слушать старинные песни стало потребностью Марал-эдже. Когда в радиоприемнике перегорела лампа и он три дня не работал, старуха не находила себе места, хотя ни за что не призналась бы себе, что с нетерпением ждет, когда снова зазвучат песни…

В один из таких тоскливых вечеров старая женщина лежала в своей кибитке и смотрела вверх. В дымовое отверстие был виден кусочек неба и красные крупные звезды.

Огонь потух, стало совсем темно. Только иногда, когда в кибитку задувал ветер, в золе, словно подмигивая Марал-эдже, вспыхивал яркий уголек.

Марал-эдже вышла во двор и притворила за собой дверь. Подошла к веранде…

Довольно, сердце! Разомкни свой круг.

Я стражду в нем, как жалкий пленник в яме.

Жестокое, избавь меня от мук,

Не дай мне, сердце, изойти слезами.

Это читала Сельби.

— Подожди! — прервал ее голос Джемшида. — На террасе ходит кто-то, — может, шакал забрался?

Марал-эдже торопливо схватила ведро и загремела им.

— Это мама, — сказала Сельби.

Марал-эдже еще раз звякнула ведром и поставила его на пол.

— Подумать только, — проворчала она себе под нос, — каждый, кому не лень, читает Махтумкули! А как, бывало, подруги упрашивали ее почитать стихи — ведь, кроме нее, никто в округе не умел читать. Правда, книгу у них потом отобрали, потому что Марал решилась спросить у брата, можно ли им, девушкам, читать это стихотворение, то самое, что сейчас прочитала Сельби. Брат рассердился и сказал, что Махтумкули вероотступник, он принижает религию, учит, что любовь сильнее всего на свете, сильнее веры, сильнее рая и ада. Так может сказать только человек, попавший в лапы шайтана! Любить весь мир? Значит, я должен любить паршивого водоноса, разбойников, гяуров?! И книга исчезла. Девушки не должны читать крамольные писания вероотступника! А теперь каждый подросток читает Махтумкули! Ну, времена настали!..

Зная, что мать любит музыку, Джемшид не раз звал ее послушать старинные песни, но Марал-эдже сердито прогоняла сына. У нее не хватало духу подойти к проклятому ящику, полному колдовских звуков.

Не одобряла, ох, не одобряла Марал-эдже этих новшеств: радиоприемник, кровать, стол, зачем они нужны порядочному человеку?

Джемшид, правда, тоже не был уверен, что все эти вещи необходимы в доме, но раз Сельби хочет…

ОБИДА

Приехал отец. Сельби сразу поняла, что Шамурад-ага в хорошем настроении, — из своей комнаты она слышала, как свекор громко шутит с Джемшидом.

Шамурад-ага снял в дверях сапоги, прошел на кошму и удобно расположился на ней, подложив под локти подушки. Жена тотчас принесла чайник. Шамурад-ага придвинул его к себе и занялся чаепитием.

Марал-эдже сидела у порога, дрожащими пальцами поправляя яшмак, в глазах у нее стояли слезы. Джемшид умоляюще посмотрел на мать. Шамурад-ага перехватил этот взгляд и повернулся к жене. Марал-эдже наклонила голову, шмыгнула носом и вышла.

— Обиделась она, — виноватым голосом объяснил Джемшид. Он помолчал немного и сказал, махнув рукой: — Ковер вернула Миве-эдже, тот, что послали вместо калыма. И сказала, что сваты могут, мол, не беспокоиться — она и без калыма не заберет обратно дочь.

Шамурад-ага осторожно поставил на скатерть дымящуюся пиалу и снял тельпек. В наступившей тишине явственно слышалось кваканье лягушек в арыке…

— Зря мама так переживает… — сказал Джемшид. — На каждую мелочь обращать внимание… — Голос его звучал неуверенно, он сам не верил тому, что говорил.