Необходимо подчеркнуть, что эпоха становления Европы как особой цивилизации приходится на 800–1000 гг., поскольку с XVIII в. история западного мира, как правило, изображается в виде трёхчастной схемы: Античность — Средневековье — Новое время. С этой точки зрения, Средние века рассматриваются как долгий провал во тьму невежества и предрассудков, перерыв в развитии подлинной «западной цивилизации», которая зародилась в Греции, а окончательно приняла свой облик лишь во времена Возрождения и Реформации [12] . Разумеется, Европа начала экспансию вовне, закончившуюся в итоге её мировой гегемонией, не ранее XVI в. Однако подобный подвиг был бы невозможен, если бы не экономический, институциональный и культурный капитал, накопленный с 1000 по 1400 г. Несмотря на мрак, окутавший болото, в которое превратилась бывшая Каролингская империя на рубеже второго тысячелетия от Рождества Христова (тогда впервые появилось такое летосчисление), именно 1000 г. (а не открытие Америки или морского пути р Индию и Китай) знаменует вступление Европы на путь, ведущий к её terminus ad quem в современности [13] .

Таким образом, к тому времени, когда Европа после 1492 г. приступила к внешней экспансии, её успехи намного превосходили достижения предшествующих цивилизаций. Именно европейский динамизм создал модель современного мира (позднее новый гегемон — Америка — поставил её воспроизводство на поток). Конечно, сейчас в историографии подчёркивается, что Европа столь многого добилась только благодаря ограблению и порабощению других континентов. Но такое поведение присуще всем цивилизациям; зато главным образом именно европейские современные концепции демократии и прав человека, распространившись по всему миру, позволили уравновесить гордость достижениями Европы признанием её преступлений.

Настоящая глава призвана осветить источники этого динамизму. А поскольку одним из его аспектов была постоянная экспансия, то возникновение Европы в исторической ретроспективе прослеживается здесь не только в её западной части, как обычно, но по всей её географической территории — от Атлантики до Урала, ибо данная, более обширная, зона в действительности представляет собой подлинное историческое единство и на протяжении длительного времени именно она служила сценой для постоянно углубляющейся драмы европейской революции, кульминацией которой стал российский Красный Октябрь на востоке континента.

Первое самоопределение нынешней «Европы» — античное «Roman it as», политическое обозначение ойкумены Римской империи. Корни «Christianitas» («христианского мира») каролингской эпохи и 1000 г., несомненно, восходили к старому «Romanitas», от которого он унаследовал имперские амбиции, религию, центральный институт — церковь, письменный язык — латынь, а также всё то немногое, что сохранилось в нём от высокой культуры. Однако новая империя в первую очередь определялась уже не политически; она представляла собой общество, где политика и религия сливались воедино.

Правда, она была не одинока в подобного рода самоопределении. К 800 г. Восточная империя тоже обрела сакральный институт, хотя высшая власть здесь однозначно принадлежала басилевсу. Как уже упоминалось, в VII в. арабские кочевники завоевали южную часть Средиземноморья, тем самым превратив латинский Запад в «охвостье» старого Рима. В то же время захватчики несли с собой новый монотеизм, синтезированный из иудаизма и христианства. Уцелевшие христианские земли оказались перед лицом конкурирующей и непримиримо враждебной религиозно-политической ойкумены. Словно в качестве компенсации, урезанный латинский Запад стал расширяться на северных границах гибнущего «романского мира», обращая в свою веру местные кочевые варварские племена: первыми, в V–VI вв., — германцев, затем, около 1000 г., — скандинавов, западных славян, венгров и на самом востоке — скандинаво-славян, варягов (именуемых также русами) [14] .

Обращение северных язычников обеспечило первый субстрат для исторической Европы. Все современные нации, живущие на её территории, выходили на сцену истории, когда миссионеры Средиземноморья крестили военного предводителя того или иного варварского племени. Первый этап продолжался от крещения Хлодвига Франкского в 497 г. до крещения Этельберта Саксонского, короля Кента, в 598 г. Затем около 1000 г. приняли христианство Святой Олаф Норвежский, Святой Иштван (Стефан) Венгерский, Мешко Польский, а в 988 г. — Святой Владимир, князь Киевский. Правда, в том, происходило ли обращение под эгидой Константинополя или Рима, заключалась существенная разница. Восточная церковь, действовавшая в регионе, где существовали древние развитые цивилизации, всегда использовала в литургии, наряду с греческим языком, местные наречия и ту же политику проводила в отношении новообращённых, например армян и славян. Впоследствии это приведёт к огромному различию в судьбах православной и католической Европы (граница между ними до сих пор заметна от Балкан до Балтийского моря и, кстати, в текущих планах расширения НАТО и Европейского Союза) [15] . В те времена различия ещё не имели большого значения: так, в середине XI в. король Франции Генрих I взял в жёны Анну Киевскую, создав своего рода франко-русский альянс против императора Священной Римской империи германской нации. Смешение римских, христианских и варварских элементов в зоне, включающей земли Руси, легло в основу дальнейшего развития Европы.

Впрочем, движущей силой истории Европы предстояло стать не её первичному, широкому субстрату христианско-варварских «протонаций». В данной роли выступил не столь обширный, но более динамичный латинский Запад, впервые организовавшийся при Каролингах. Как уже отмечалось, основное нововведение их недолговечной империи заключалось в том, что она объявила себя «христианским миром», самоидентифицируясь по религиозному признаку, чего никогда не делала классическая Римская империя Константина и Феодосия. Реализуя свой замысел, она ввела летосчисление от Рождества Христова; распространила христианство (в античные времена — городскую религию) в языческих крестьянских общинах, разделив сельскую местность на приходы; выковала союз с папством и бенедиктинским монашеством, благодаря которому по всему Западу утвердился ортодоксальный римский католицизм, а светская власть вместе с тем приобрела священный статус.

Конечно, этот мир не включал православный Восток в представление о себе как едином целом. По сути, возникновение западной Каролингской империи породило религиозный раскол с Константинополем, достигший кульминации в 1064 г. [16] Разумеется, греческий Восток не ставили на одну ступень с язычниками или неверными, однако внутри христианской Европы возникла двойственность, преодолеть которую не удавалось вплоть до эпохи Петра Великого в начале XVIII в. (а некоторые утверждают, что она не была преодолена и тогда).