В IX–X вв. под натиском второй волны нашествия варваров — викингов, венгров, моряков-сарацин — империя франков распалась, и политическое единство латинского «христианского мира» навсегда исчезло. Сохранившуюся верховную светскую власть представляли государства, образованные варварскими gentes (народами), хотя после 962 г. один из таких народов — саксы — воскресил имперскую традицию Каролингов в форме Священной Римской империи германской нации, чьё действительное влияние распространялось от устья Рейна и Эльбы до самого Рима. В сущности, стремление германского императора контролировать территории Центральной Европы от Рима до Северного моря и послужило основной причиной, которая помешала империи превратиться в национальную монархию. Тем не менее в условиях Средневековья подобная политика представлялась оправданной: императоры в борьбе против наследных принцев зависели от материальных средств и управленческого персонала ненаследуемых церковных феодов, и с их стороны было весьма благоразумно добиваться контроля над центром церковной власти в Риме. Однако благоразумно не значит осуществимо, поскольку феодальных административных мер не хватало для того, чтобы держать в подчинении разрастающиеся германо-итальянские владения. В итоге к середине XIII в. объединённое сопротивление папства, немецких принцев и итальянских коммун, утверждавших свою власть на местах, привело к падению самого амбициозного императорского дома Гогенштауфенов, а вместе с тем и реального могущества самой империи.

В хаосе той эпохи минимальную безопасность обеспечивала только милитаризация общества на местном уровне. Таким образом, в зоне между Луарой и Рейном, а также в Бургундии вдоль Соны возникло военное дворянство — военачальники-сеньоры и зависящие от них вассалы, связанные друг с другом договором о взаимной верности и поддержке. В отличие от древних римлян, эти дворяне сражались в металлических латах и верхом, подковывали лошадей и использовали стремена (по обычаю, принесённому на Запад степными варварами-кочевниками). Жили они за счёт труда крестьян в своих сельских поместьях, которым взамен предоставляли защиту. К 1000 г. феодальное общество, как мы именуем его сегодня, весьма далеко продвинулось в восстановлении внутреннего порядка в самой западной части Европы. Под влиянием церкви действия грубых вояк «этизировались» в рамках кодекса рыцарства. Кроме того, рыцарей более или менее приучили соблюдать церковные установления насчёт Божьего перемирия или (ещё того лучше) Божьего мира [17] .

Восточная часть Европы, однако, подобной стабильности не знала. С 1100 г. конные варвары-кочевники, жители широкого коридора, который идёт от Монголии и Средней Азии через украинские степи до венгерских равнин, становились все активнее. Пиком их завоевательной деятельности стало нашествие монголов в 1240 г. [18] В оседлом мире не нашлось военной силы, которая могла бы им противостоять. Латинский Запад спасло лишь то, что после разгрома немецко-польского войска в 1241 г. при Легнице в Силезии монголы повернули обратно, узнав о смерти своего Великого Хана. Зато большую часть русских княжеств они сделали своими данниками.

Это примерно на триста лет отрезало Россию от «христианского мира», как завоевание арабами в 712 г. лет на пятьсот отторгло от него Испанию, а турецкое завоевание 1526 г. почти на двести — Венгрию. Точнее, Киевская Русь после 1240 г. разделилась на западные земли (сегодня это территории Украины и Белоруссии), поглощённые Польско-Литовским государством, и Московию (Московскую Русь), которая одна испытала тяготы «татарского ига». Однако, в отличие от Испании и Венгрии, Московская Русь не подверглась ни оккупации, ни колонизации, и, вопреки широко распространённому мнению, никаких монгольских институтов власти там не насаждалось. По сути, ею по-прежнему правили князь, его бояре и дружина. Эти институты функционировали вплоть до конца XV в., образуя «договорную» систему, которую по праву можно отнести к начаткам феодализма [19] .

Устойчивый динамизм истории Европы зародился в сердце латинского «христианского мира», после 1000 г. сравнительно безопасном под защитой упрочившегося феодализма [20] . Процесс начался с аграрной революции, перехода к технологии глубокой распашки, к применению хомута, который позволил использовать лошадей не только для верховой езды дворян, но и в более «низменных» целях — как тягловую силу, и к трёхпольной системе земледелия [21] . К 1300 г. эта революция сделала заальпийскую Европу богаче и многолюднее, чем когда-либо было античное Средиземноморье. Она также положила конец крепостному праву, возникшему в Европе в позднеримский период при Диоклетиане и Константине. Благодаря новообретённому богатству оживилась торговля, появились мануфактуры. Количество и размеры городов росли от Средиземного до Северного моря, даже на балтийском побережье вплоть до русского Новгорода.

Феодальная организация власти и развитие экономики создали условия для строительства в латинском «христианском мире» прочной институциональной структуры. Она была создана «сверху», посредством радикального реформирования слабой половины каролингской системы — монашеско-папской церкви, благодаря чему в средневековой Европе возникло нечто наиболее близкое к единому «правительству» за всю её историю. Собственно религиозный аспект этой трансформации вскоре будет рассмотрен ниже; в настоящий момент достаточно указать некоторые её последствия для общества в целом.

Осуществляя своё руководство обществом, панъевропейская теократия способствовала возрождению высшего образования. Она разработала изощрённую правовую систему, базирующуюся на римском праве, сделала церковную администрацию профессиональной. Кроме того, многие достижения церковного «правительства», равно как и обученные им служители церкви, находили применение в зарождающихся монархиях Англии и Франции, благодаря чему в этих землях примитивный феодализм переходил на новый, более высокий уровень [22] .

XII–XIII вв. стали периодом упрочения и расцвета «первой» Европы. Следы её институтов можно найти и сегодня в современных представительных ассамблеях и законодательстве крупнейших европейских государств, в организационной структуре и философской терминологии их университетов. Материальное наследие той эпохи обнаруживается в известняковых романских и готических церквушках европейских деревень, где после 1000 г. леса зачастую подвергались вырубке, в запутанной планировке улиц и вздымающихся ввысь соборах городов. Его отпечаток, хоть и менее заметный, несут на себе кирпичные готические церкви в городах бывшего Ганзейского союза от Любека до Таллина. Даже облик ландшафтов далёкой Московии надолго определили каменные храмы византийского стиля, построенные в XII в.