Поэтому в средневековой Европе не существовало такой вещи, как политика в древнем или современном значении этого слова — организованная и легальная борьба за власть. Не было там и представления о реформировании посредством законодательной деятельности признанных органов власти. Девиз той эпохи гласил: «Закон находят, а не создают». Считалось, что мир неизменен и каждому человеку в нём пожизненно отведено своё место в социальной иерархии, ибо такова воля Божья. В подобном мире, разумеется, не могло идти речи о революции, равносильной, по сути, богохульству. В этой связи часто цитируются слова Святого Павла: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению. А противящиеся сами навлекут на себя осуждение» [25] .

Нас интересует здесь вопрос, каким же образом в статичном мире средневековой Европы могли появиться и в конечном счёте обрести некоторую легитимность оправдания радикальных перемен? Ответ кроется во внутренних противоречиях двух основ средневекового общества — феодализма в светской сфере и римско-католической церкви в духовной. Конфликтующие силы, подспудно действовавшие в этих двух институтах, во многом объясняют историческую уникальность Запада и развившуюся у него в итоге предрасположенность к периодическим революциям.

Начиная с земной основы — феодализма, мы снова сталкиваемся с путаницей в терминологии, для устранения которой следует рассматривать конкретный исторический контекст. В общем обиходе слово «феодальный» сейчас употребляется в марксистском значении — свойственный аграрной экономике, построенной на отношениях крестьянина и помещика (иными словами, манориальной системе). Маркс использовал его в этом смысле из-за наследия Французской революции. В 1789 г. были отменены «феодальные повинности», которые действительно существовали в Средние века, однако к XVIII в. приобрели форму обычных манориальных сборов, например платы крестьян сеньору за пользование мельницей и т.д. К слову «феодал» Маркс добавил обобщающий суффикс «-изм», называя с помощью нового термина всю дореволюционную социально-политическую систему, всё то, что точнее характеризуется другим послереволюционным термином — «старый режим». В результате расширения (или, скорее, размывания) под влиянием модернизационной теории Маркса понятие «феодализм» стало обозначать «традиционное» (иными словами, аграрное) общество как противоположность «современному» (индустриальному). При таком его употреблении «феодальной» можно назвать какую угодно страну, от Саудовской Аравии до маньчжурского Китая, однако подобная широта делает этот термин бесполезным для социологии.

Единственный способ преодолеть понятийную неразбериху — обратиться к исторической этимологии слова. Как хорошо знали господа, отменившие в XVIII в. феодальные повинности, эпитет «феодальный» происходил от слова «феод» [26] . Соответственно «feodalite» (феодальное устройство) — система отношений между вассалом и сеньором, господствовавшая в средневековой Европе. Токвиль указывал, что она переживала расцвет с XI в. до начала централизации государств под властью королевских династий в XIII в., а в течение последующих пяти столетий постепенно приходила в упадок. Таково значение термина «феодализм» для медиевистов, и только в этом смысле он будет употребляться здесь.

Разумеется, феодализм в данном значении предполагает наличие манориальной системы с подчинением крепостного крестьянина феодалу-помещику, но не тождествен ей. В том или ином виде манориальная система существовала в столь разных обществах, как абсолютистская империя Диоклетиана и Константина, российская самодержавная монархия Петра I и Екатерины II и управляемая латифундистами Мексика при Порфирио Диасе, где в итоге вспыхнуло крестьянское восстание под предводительством Эмилиано Сапаты. Однако средневековый феодализм в собственном смысле слова означает только военные, юридические и политические взаимоотношения сеньора и вассала. Это двусторонний договор между двумя свободными людьми, взаимное соглашение, в рамках которого сеньор дарует защиту и земельное владение (с прикреплёнными к нему крестьянами) конному воину в обмен на рыцарскую службу последнего в определённые сроки и в определённом месте. Если же сеньор не выполнит свою часть договора, вассал имеет право восстать против него, в том числе даже присягнуть в верности другому сеньору. «Человек может противиться своему королю или его судье, если тот поступает против закона [или его прав], и даже может помогать вести войну против него... Тем самым он не нарушит долга верности», — гласил один из статутов [27] . Отметим также, что в Средние века «закон» и «право» обозначались одним словом «droit».

Возникает вопрос, представляет ли собой феодализм в таком понимании исключительно европейское явление. Очевидно, что похожее общественное устройство в разные периоды истории существовало и в других местах: от Византии и Индии до некоторых районов Африки. Самый показательный пример — средневековая Япония, где хозяин совершенно «по-европейски» даровал своим самураям землю и слуг в обмен на несение военной службы. Однако в Японии обязанности, привязывающие вассала к сеньору, носили односторонний характер и исключали право на законное сопротивление [28] .

Это различие потом будет иметь важные политические последствия, поскольку именно право на сопротивление, заложенное в феодальной системе Европы, стало основой для формирования комплекса политических прав западного общества. Возьмём, к примеру, самый известный прецедент: английскую «Великую хартию вольностей» 1215 г. Вопреки распространённым утверждениям, она была не биллем о правах в современном понимании, а феодальным договором между королём и его баронами, которые в ответ на попрание монархом их прав организовали коллективное сопротивление, вынудив сюзерена пойти на уступки. Поэтому договор не заключал в себе ничего кардинально нового: в нём лишь детально растолковывались взаимные обязательства, которые, как предполагалось, король и бароны всегда имели друг перед другом. К тому же хартия не распространялась на других подданных монарха — ни на крестьян-вилланов, ни даже на горожан, разъясняя лишь отношения, существующие внутри знатного сословия. Пару веков спустя аналогичные коллективные действия по расширению договорных отношений приведут к возникновению выборных представительных институтов, предшественников современного парламента — системы, неизвестной ни в античных, ни (вплоть до XX в.) в азиатских обществах.

Один из самых авторитетных в XX в. историк феодализма Марк Блок описывал его политическую динамику следующим образом: «Вассальный оммаж представлял собой настоящий договор, причём двусторонний. Не исполняя свои обязанности, сеньор терял свои права. С неизбежностью перенесённая в политическую сферу — поскольку главные подданные короля одновременно являлись его вассалами — эта идея не могла не иметь весьма далеко идущих последствий, тем более что здесь она подкреплялась очень древними представлениями, согласно которым король несёт мистическую ответственность за благосостояние своих подданных и заслуживает кары в случае общих бедствий. В данном аспекте древняя мысль соединилась с другой, возникшей в лоне церкви вследствие григорианского протеста против мифа о священной и сверхъестественной природе королевской власти. Именно авторы из этой клерикальной группы впервые с силой, долгое время не имевшей себе равных, выразили мнение, что государя с его народом связывает договор — как «свинопаса с хозяином, нанявшим его», писал эльзасский монах около 1800 г.» [29] . Сравнивая опять же Европу с Японией, Блок отмечает, что, в отличие от европейских королей, японский император являлся божественным существом, «остававшимся вне структуры вассальных обязательств» и, следовательно, навеки недосягаемым для своих подданных.