— Z tym pieknym moge za darmo [польс. с этим красивым могу бесплатно] — пробасила дамочка.

Это, конечно, лестно, от любой женщины услышать. Но…

— Не нужно! — усмехнулся я.

Я себе хозяин, даже и молодой строптивый организм будет мне подчиняться. На поводу у страстей идти я не собирался.

— Ты, Исхак, найди меня, справить торг нужно! — сказал Кашин, не отрывая взгляда от женщины.

И откуда сержант уже знаком с маркитантами? Быстрый, сообразительный, нужный человек. Нам приварок к столу пригодится. Понял я уже, какой паек у солдата. Не важный, и это. мягко сказать. Если заниматься физическими упражнениями, то явный дефицит калорий будет.

— Унтер-лейтенант Норов, вас ожидают! — позвали меня от входа в шатер командующего…

Вдохнув-выдохнув, поймав любопытный взгляд на себе, проследив, как офицер посмотрел, на еврея и его «товар», я направился в шатер командующего. Краем зрения увидел, как вслед меня перекрестил Кашин. Да ну! Всё нормально будет. Все же люди, даже если они наделены властью.

Мужчина в шатре напротив меня смотрелся человеком, недовольным всем. Его рельефные скулы, чуть продолговатое лицо, немного впалые глаза — всё создавало впечатление, что я имею дело с человеком злым, злым и решительным. Бурхард Христоф Миних, в русской традиции Христофор Антонович, словно бы стремился прожечь меня своим въедливым взглядом, а я отбивал его зрительные атаки своим безразличием и почти что отсутствием чинопочитания.

— Ваших объяснений недостаточно, чтобы я повлиял на вашу судьбу в том ключе, в каком вы желали бы, — разговаривал со мной на родном, немецком языке, фельдмаршал Миних.

— Будет ли мне дозволено сказать в свою защиту? — спрашивал я.

— Как у вас это получается: вы у меня спрашиваете, а я слышу такой тон, будто вы от меня требуете? — сказал Миних и попробовал усилить свою атаку взглядом.

И вновь он потерпел фиаско. Для того, чтобы я чувствовал себя неудобно под пристальным взглядом Миниха или иного высокопоставленного русского вельможи, нужно осознавать ценность и важность этого чиновника или полководца. У меня пока не получается воспринимать фельдмаршала Миниха как великого человека, перед которым я, вроде бы как, должен пресмыкаться. Напротив сидел, в то время как я стоял, сильный человек. Это ощущалось предельно точно. Но и я не считал себя слабым.

А ещё меня раздражали все эти словеса. Так и хотелось называть всех товарищами либо гражданами, комрадами! И все кругом морщатся и даже вслух говорят, что моя речь какая-то не такая. А чего бы ей быть «такой»? Но я стараюсь.

— Ваше высокопревосходительство, кроме того, что я не мог допустить сдачи фрегата, что легло бы позором и на русский флот, и на русскую армию, я ещё и выполнял приказ. Мне было велено доставить мортиры и осадные орудия к Данцигу. Я это сделал.

— И потеряли одно орудие, которое обошлось в немалые деньги казне, — парировал Миних.

— Но четыре орудия доставил! — настаивал я на своём.

— Вы дерзкий юноша… Своими действиями сильно смутили и меня, и флотских. Думаю, что они ждут вашего наказания…

Говорил он неспешно, задумчиво, перебирая пальцами на правой руке и время от времени покусывая губу.

Разговор этот происходил в большом, просторном, тёплом, обставленном мебелью шатре командующего. Здесь было явно хорошо прибрано, чистота во всем. Да и сам генерал-фельдмаршал, как я заметил, следит за собой.

У него в углу стоял бронзовый таз. Рядом, на том, что я назвал бы «табуретом», лежало аккуратно сложенное полотенце и мыло. Причем не такое, каким я пользовался, не темно-серое, а белоснежное. Наверняка, мыло даже пахло чем-то приятным. А еще такое мыло должно было прямо вонять деньгами, так как стоило по весу серебром, а как бы не золотом.

И ногти пострижены, и потом здесь не пахнет. Так почему же?..

— Я могу задать вам вопрос, ваше высокопревосходительство? — решился я.

Ну не могу молчать. Лучше высказаться, пусть и в легкой форме, чем после жалеть, что не попытался.

— Вы много говорите… Ваши речи на фрегате мне передали… Русские не сдаются! Это звучит сильно, но я не одобряю тех, кто говорит. Лишь те мне по душе, кто делает, — сказал Миних и тщетно дожидался моей эмоциональной реакции.

Я понимал, что препираться не стоит. Иначе не буду иметь возможности сказать должное.

— Ну же! Говорите и ступайте прочь! — впервые Миних проявил нетерпение.

— Ваше превосходительство, небоевые потери неприемлемы. Нужно в срочном порядке сделать хотя бы… — я словно в прорубь с ледяной водой прыгнул.

Меня обжигал взгляд Миниха, он не только хмурил брови, но и как-то неприятно подбирал под нос верхнюю губу, являя не оскал, но признаки крайней степени нетерпения и недовольства. Но я, поднажав, успел как скороговоркой сказать основное.

— Нужно было назначить ответственных за кипячение воды, нужно…

— Довольно! — выкрикнул Миних. — Вы не можете меня учить! Не забывайтесь, унтер-лейтенант — ваша жизнь у меня в руках! От казни вас отделяет немногое!

— Прошу простить меня, ваше высокоблагородие. Я таков, что хоть на плаху, но сделать должное обязан, — сказал я и чуть не добавил, что жизнь свою не так чтобы и ценю.