— Ну вот… Виктория у нас! — сказал я, замечая, как Кашин споткнулся о ветки, упал и уткнулся лицом в мох. — Кашин… Ну кто же так по лесу бегает! Медведь ты!

Я подошел к пленнику, вытащил у него изо рта кляп и стал слушать ту тарабарщину, что этот рот, из которого воняло грязными портянками, говорил. А, нет, это кляп вонял так отвратительно. И почему я ранее не принюхивался, какую пошлость засовываю французу в рот? Потому что не хотел миндальничать.

Из того, что сказал француз, я понял только мольбу о пощаде, как и то, что он офицер. Как будто последнее дополнение должно было дать врагу индульгенцию. Впрочем… он прав. Убивать подраненого офицера нет резона. Это же теперь язык — можно и нужно допросить, разузнать всё обстоятельно. Единственный минус — не пограбишь, не прибарахлишься. Может, только шпагу у него и заберу — это не должно считаться зазорным, ведь добыто с бою. А вот по карманам уже, конечно, не пошаришь.

А я от лишних денег не отказался бы. У меня и оставалось всего два золотых… Даже и не знаю, как такая монета зовётся [луидор, или, как синоним, пистоль]. Ну и ещё девять серебряных монет.

— Деру дал, вашбродь, тот француз. Догнать бы! — приподнимаясь после своего неловкого падения, сетовал Кашин.

— Преследовать не будем! — сказал я, предполагая, что можно нарваться на других стрелков.

Хотя и у меня был порыв ринуться за последним сбежавшим французом. Но местность ещё не так чтобы знакома — можно увязнуть даже в болоте или встретить ручей как сложнопреодолимую преграду. Я уверен, что французов, когда они атаковали полк полковника Лесли, находящийся почти что в русском тылу, выводили поляки. У нас проводников не было.

Но мы уже познавали местность и ходили на метров триста в лес. Теперь этого мало. Нужно процесс ускорить.

— Кашин, давай этого петушка к нам в расположение! — сказал я, наблюдая за тем, как двое бойцов перевязывают основательнее руки французскому офицеру.

— Ваше благородие, а отчего же — петушка? — спросил сержант.

Я несколько замялся. Строго говоря, тут было два варианта ответа. Но выбрал я не тот, который более всего должен быть обидным для любого мужчины, и который характеризовал бы моё отношение к наглым французам, решившим поинтриговать против России.

— А у них петух считается благородным, словно наш двуглавый орел русский, — сказал я.

— Вот тебе раз. Петухи — и благородные! С чего это? Кроют кур да орут по утру. Где же тут благородство? — говорил Кашин, когда я уже отходил в сторону.

Пусть чуть со стороны, но я хотел видеть, как осматривают убитых французов. Не то чтобы я не доверял своим бойцам… Впрочем, с чего бы я им стал безоговорочно доверять? Для доверия нужно чуть больше, чем участие в одном скоротечном бою на фрегате. Так что да — я направлялся посмотреть, как происходит сбор трофеев с погибших французских офицеров.

К моему удивлению, и это тоже был офицер. Но, если судить по мундиру, чином меньшим, чем взятый пленник. Странная троица. Судя по тому, что я успел заметить в облике драпающего француза, третий тоже был не простой солдат. Или даже четверка? Мой пленник наверняка был с этими горе-вояками, что втроем, да еще из засады, не смогли нас с Кашиным упокоить.

Всё относительно прояснилось. Стал рассматривать вещи, собранные у убитых. Похоже, планшет был также у пленного, но я пока в него не залезал. У всех в небольшой кожаной суме имелись угольки в тряпице, а также свёрнутые листы бумаги.

— Картографы, значит, — вслух сказал я.

Из ценного, если не считать самих карт, были взяты монеты — шесть серебряных, две золотых, а также оружие.

Что касается вооружения, то к моему удивлению, моему отряду отдали всё то, чем мы воевали на фрегате. Более того — вернули мне и собранное у французов трофейное оружие. В этом плане была удивительна проявленная честность.

Оставалось лишь предполагать, почему к нам перешли французские трофеи — видно, так было принято. Мои же солдаты приняли деятельное участие в отражении французского абордажа. Мне ещё со многим предстоит разбираться. Не всё сразу. Главное — что я вооружён, можно сказать, до зубов.

Мы возвращались в расположение немного по дуге, чтобы не попасться соседям на глаза. Не переставал меня беспокоить лейтенант Данилов. Нет, он не приходил и не задирал меня. Иначе дуэль уже давно бы состоялась. Но часто я видел, как со стороны расположения роты Данилова наблюдали за мной и моими солдатами.

Вот, ей-Богу, хотел было подойти к Данилову и принудить его к откровенному разговору. Понятно, что кто-то из гвардейцев-измайловцев насолил ему. Но какого хрена мне отвечать за чьи-то проступки? Но нет, нельзя было даже первому разговаривать. Сочли бы за трусость. Ведь все вокруг уже знают, что бы будем дуэлировать сразу же после взятия Данцига.

Придумал же Данилов! Насколько я успел понять, в России дуэли пока не так чтобы распространены. Это французская забава. Или я бросил вызов первым?

Уже скоро мы были в расположении оперативного резерва армии, у себя, как я называю, «на гвардейском хуторе», так как приходилось располагаться чуть в стороне от основных войск. Сперва я предполагал покопаться в картах, быстренько перерисовать нужные мне места, а уже после — вести пленного к полковнику Лесли. Но были мысли, что француз что-то интересное расскажет.