Стоя к нам спиной, нас даже не сразу не заметили, а обратили внимание только когда мы стали активно прокладывать себе дорогу, пробираясь к Пантелеймону. Сперва послышались недовольные возгласы от и без того взвинченных людей, но вид пары гулей, двух зомби и тандема одноруких приведений, заставил людей притихнуть, почтительно расступившись.

— Справились, я полагаю? — спросил замглавы, едва мазнув по мне взглядом.

— Да уж пришлось как-то выкручиваться. — бросил я язвительным тоном. — Помощи-то ждать не от куда. Триомажцам же плевать, что их лорд стал личем и пил силу из всех, кто пытался покинуть город.

— Понятно. А тут… Погоди, что?! — Усатик так резко повернулся ко мне всем телом, что даже мешки под его глазами умудрились колыхнуться, и из них, кажется, высыпалось немного песка. — Каким еще личем?! Где он?

— Леон его бабахнул, как надутый свиной пузырь. — расплылся в улыбке Леуштилат. — Можешь потом попробовать собрать обратно. Если отделишь от пыли в замке. А ее там ой как немало. Лет сто не убирались.

— Но ведь у герцога полно слуг. Он даже разрешил забрать в замок семьи всех, кто… — Пантелеймон осекся и заметно помрачнел, хотя и без того походил на грозовую тучу в безлунной ночи. — Они все мертвы, да?

— Видать, нарушили какой-то закон. — вновь не удержался от колкости я.

Замглавы скривился, будто нюхнул носок гнилого зомби.

По толпе авантюристов тем временем пошли гулять шепотки. Те, кто оказался рядом и все слышал, передавали новость соседям, эти следующим, и так далее. Далеко не все знали, что означает слово «лич», но их быстро просветили сведущие. Андр же уже в красках описывал картину, которую застал в тронном зале, выцепив тем самым свою минуту славы.

Народ на всякий случай попятился, и вокруг нас образовалось кольцо отчуждения.

Но зато я, наконец, увидел банши.

На фоне надгробных плит в воздухе висел дух молодой девушки. Ее некогда белоснежное платье потеряло свежесть и белизну и казалось иллюзорным под стать хозяйке. Подол, как и волосы, походили на колышущееся серое пламя, неподвластное реке времени. Полные печали глаза с мольбой смотрели в далекое безучастное небо, а по щекам катились фантомные слезы, которые исчезали в полете, так и не достигнув земли.

У ног же ее на различном расстоянии лежали и сидели люди. Одни рыдали, не в силах сдержать эмоций и остановиться, другие стискивали руками головы, будто боясь, что те расколются, третьи лишились чувств, а кое-кто и жизни. Их бездыханные тела дополняли картину, из которой будто украли все краски, оставив лишь цвета скорби, тлена, тоски и безнадежности.

Я не смог не вздохнуть и покачал головой.

Это была Зарина.

Такая, какой она должна была выглядеть в своем возрасте, если бы Влатислав искусственно не поддерживал ее в облике ребенка. Но пусть тело, будучи мертвым, и не развивалось, но дух каким-то образом продолжал взрослеть, что с каждым годом лишь усиливало внутренний диссонанс, выплеснувшийся в итоге таким вот образом.

На секунду я задумался, а не получу ли я схожий эффект? Ведь мне, по сути, проживая уже вторую жизнь, должно было перевалить за тридцать, в то время как мое нынешнее тело не достигло еще и двадцатилетнего возраста. Может ли это являться причиной некоторых преследующих меня особенностей? Или стать проблемой в будущем? Или же несоответствие нивелируется эволюцией?

Вряд ли кто-то вообще способен дать ответ на подобные вопросы. Похоже опять придется разбираться со всем самому.

Впрочем, ничего нового.

— Бедный ребенок. — вздохнул Леуштилат, сменив привычную улыбку на куда более печальное выражение лица. — Тяжко же ей пришлось.

— Я ведь говорил, что она мертва. — не преминул напомнить я.

— А я все еще не согласен. — упрямо стоял на своем Леуш. — Может ты и чувствовал в ней смерть, но я видел в ней жизнь. Она смеялась по-настоящему, грустила по-настоящему, ей нравился зеленый цвет, вкус моченых яблок и то, как разлетается одуванчик, если на него подуть. Она мечтала вырасти и увидеть, как живут люди в других городах. Даже в самых отдаленных. Такой я ее и запомню. Такой. А не…

Он бросил взгляд на банши, еще раз вздохнул, сложил ладони лодочкой и, отойдя в сторонку, принялся молиться. Причем в руках я его заметил осколок этерния, который начал светиться, медленно поднимаясь к небу.

Лучше бы мне отдал.

Ну да ладно. Чем бы воин-жрец не тешился, лишь бы не вешался.

— Почему он говорит о ней так, будто они хорошо знакомы? — заинтересовался нашим диалогом Пантелеймон.

— Потому что мой друг обладает уникальной способностью подружиться с каждым, с кем перебросился хотя бы парой фраз. — объяснил я, пытаясь понять, как поступить со скорбным духом. — А с Зариной они почти два часа болтали. Уверен, он выяснил о ней больше, чем знал ее собственный дедушка.

— Хочешь сказать, что это внучка лорда? — замглавы вскинул от удивления брови. — Но ведь она…

— Она давно уже мертва. — перебил его я. — Во что бы там не верил Леуш. И для поддержания ее существования герцог и использовал сперва преступников, затем слуг, а потом и вовсе переключился на гостей города. С помощью ритуального круга. Ни о чем не говорит?

Я пристально следил за реакцией Усатика, и от меня не ускользнуло, как он едва заметно дернулся и на секунду отвел взгляд. Еще бы он не знал, что его любимая Королева Кровавой Казни пользуется тем же видом магии. И магия та весьма специфична, чтобы это было простым совпадением. Так что или Дама Трех Ка — родственница Влатислава, или у сей истории имеется еще парочка подводных камней.