– Надя, не нужно всех этих обзывательств! – заявил он. – Мы же не в детском саду.

– Хорошо, что ты это помнишь. Но должен не забывать ещё и то, что именно ты изобрёл это прозвище!

Я выдохнула, и когда увидела растерянный взгляд дочери, пояснила:

– Да, Сонечка. Именно об этой девушке мы и станем говорить. И думаю, что лучше, чем папа, тебе никто про неё не расскажет.

Посмотрев на мужа выжидательно, я показала: не смей даже думать о том, чтобы сейчас сделать вид, будто ничего не случилось. И забудь про свои планы поиграть в семью.

Ветров очень тяжело вздохнул, как будто на нём лежал груз ответственности как минимум всей вселенной.

– Давайте всё же присядем, – проговорил он. – А то меня ноги не держат.

Вот уж кого должны были не держать ноги, так это меня. Потому я согласилась на его предложение, после чего мы прошествовали на кухню.

София и Виктор устроились за столом, а я присела поближе к дочери. Физически ощущала, как она напряжена, но ничем не могла помочь, чтобы забрать хоть часть её тревожного состояния.

– Соня… Та девушка, которую ты уже видела… Она действительно важный человек в моей жизни, – начал издалека Виктор.

Я едва удержалась от того, чтобы не фыркнуть.

– Мы с твоей мамой… решили, что будет честнее тебе знать о том, что теперь станем воспитывать тебя врозь.

Нет, ну это ни в какие ворота не лезло. Мы решили! Ладно, не стану же я сейчас снова переругиваться с Витей, что окончательно запутает Соню…

– Вы… разводитесь? – выдохнула она испуганно.

А Ветров посмотрел на меня в стиле: ну что? Этого ты добивалась?

– Да, София. Мы разводимся, – ответила как можно спокойнее. – У папы новая женщина. Ты уже её видела, и я очень надеюсь, что это был первый и последний раз.

Посмотрев на Виктора с таким предупреждением во взгляде, которое бы больше подошло в комплекте с надписью «Не влезай – убьёт», я продолжила:

– Говорю тебе обо всём открыто, чтобы ты имела представление, какие изменения нас всех ждут совсем скоро.

Моя маленькая девочка сжала руки в кулачки и теперь смотрела на отца, как на самого непростительного предателя. Коим он, впрочем, конечно и являлся.

– Надя, зачем ты настолько жёстко и в лоб? – спросил Виктор помертвевшим голосом.

– Не надо перекладывать всё на меня! – взвилась я тут же. – Это ты нашёл себе своего Грызуна и вы вдвоём занимаетесь крысятничеством вокруг самого дорогого, что у тебя есть – семьи!

– Надя, замолчи! – рявкнул муж и ударил ладонью по столу.

Я не успела отреагировать, когда София закрыла уши руками и пронзительно закричала. Она кричала, кричала, кричала, прерываясь лишь на то, чтобы сделать новый вдох, а я сидела, в полнейшем ужасе, пока Витя смотрел на дочь, округлив глаза.

Бросившись к Соне, которую схватила в охапку, я стала шептать ей какие-то глупости. Целовала личико, пока дочь, задыхаясь, пыталась прийти в себя. А у меня всё звучал и звучал в голове её отчаянный крик…

– София… Сонечка… Я не хотел… не бойся… я никогда…

Виктор бросился к дочери, но я не позволила ему ни приобнять её, ни сделать хоть что-то…

– Отстань, Ветров! Ты уже наделал дел! – процедила, пытаясь увести Соню в её комнату.

Бутч, который прибежал к нам, стал звонко лаять, наверняка поняв, что у нас тут творится самая настоящая катастрофа. А София, наконец, просто зарыдала, и это показалось лучшим исходом, как бы кощунственно это ни звучало.

Ведь дочь могла закрыться, запихнуть свою боль как можно глубже… И я бы уже не смогла до неё достучаться. По крайней мере, не сейчас.

– Давай сначала в ванную… Умоемся, идёт? – проговорила я спокойно, хотя, внутри всё полыхало.

Соня кивнула, и я, дойдя до санузла на негнущихся ногах, присела на бортик ванны, после чего усадила дочь на колени. Она всё ещё моя крошечка. Мой самый уязвимый человечек… Я костьми должна лечь, но сделать всё, что от меня зависит, чтобы облегчить её страдания.

– Ма… ма… ма… ма, – только и повторяла она, пока душа моя рвалась в клочья.

София вздрагивала всем тельцем, а я обнимала её одной рукой, а второй стирала бесконечно бегущие потоки слёз. И понимала: не прощу Виктору эту боль никогда! Свою забуду, перетерплю, переживу… Но Сонину – ни за что на свете!

Наконец, она стала успокаиваться, только и делала, что очень тяжело вздыхала. А когда я подняла её с колен и потянулась за полотенцем, сама сняла его с крючка и промокнула заплаканное личико.