Шрифт:
— Я за щенком. — сказал Павел и, достав из кармана три сотни рублей, передал их этому типу. — Бело-зеленый нужен.
— Только он и остался. Заходи! — забрав и пересчитав деньги, заявил хозяин дома.
Павел прошел в горницу, в которой уже находились, рассевшись по лавкам, девять мужчин. Все, как и он сам, «за 50». И ни у одного из собравшихся Павел не заметил довольства на физиономии, ибо для всех из них прежняя жизнь закончилась вчерашним вечером. А ведь многие здесь (наверняка все или почти все) небезосновательно рассчитывали на то, что приказ не поступит никогда и у них получится спокойно дожить.
Итого десять (не считая типа, открывшего дверь, но тот очевидно резидент), ровно по числу щенков, указанных в объявлении, а значит, на зов явились все, кто должен. Организация не ошиблась в подборе кадров.
Но чего такого могло произойти, что их «расконсервировали» до начала войны?
Глава 141
Второе апреля, пригород Санкт-Петербурга, деревня Коркино, частная усадьба. Вечер.
Опытным путем выяснил, что находиться в замкнутых подземных пространствах мне категорически не нравится. По крайней мере, в тех обстоятельствах, при которых меня туда засунули. Можно сказать, это очередная моя фобия.
Однако несмотря на то, что меня…всех нас, точнее…наконец-то выпустили из всамделишного бункера, расположенного на территории усадьбы родителей Кристины, чувство тревоги (и откровенного страха), начавшееся еще в госпитале и заметно усилившееся под землей, покидать меня даже и не думало.
Осторожно заглянув в то помещение (гостевого дома), где находится бар, и не увидев там ни единой живой души, быстрым шагом прогулялся до хранилища спиртного. Найдя в баре бутылку сидра, а затем реквизировав ее для собственных нужд, не менее быстро направился обратно в ванную, где уже набиралась вода в джакузи.
Поставив бутылку на бортик, неспешно разделся…
— Какая же ты у меня все-таки тощая дылда. — покрутившись голышом перед зеркалом, подумал вслух я и уже про себя добавил. — Кажется, грудь — единственное место, где у Кайи откладывается жирок.
…после чего залез в горячую воду, в которой, прикрыв глаза, без движения пролежал некоторое (весьма продолжительное) время.
Однако избавиться от тревожности так и не удалось. Несмотря на высокую температуру воды, меня все еще продолжало натурально знобить, а во рту ощущалась неприятная сухость.
Даже гидромассаж, обычно быстро расслаблявший меня, в этот раз не очень-то и помог.
Усевшись, взял с бортика бутылку. Вынув пробку, принюхался к приятнейшему яблочному аромату.
Ну что, посмотрим, поможет ли алкашка. — подумал я, поднеся горлышко ко рту, однако…
— Не-е-ет, мне ни в коем разе нельзя «топить» стресс в алкоголе или в иных наркотиках…
При мысли о наркотиках меня натурально передернуло, ибо из памяти всплыл мой «практически друг» Марек (ныне покойный) и все то, что с ним было связано.
— … ни теперь, ни когда-либо потом. Вся эта психоактивная дрянь «притупит» интуицию и убьет мой разум вернее и быстрее страха. А для меня смерть разума равна настоящей смерти. Чтобы жить…выжить…я должен мочь справляться со стрессом и тревожностью иначе, всегда оставаясь трезвым. Всегда настороже.
Прикрыв глаза и подняв над собой руку, перевернул бутыль, а затем ощутил то, как холодная жидкость струится сначала по волосам, а затем по лицу и груди.
Всю ванную комнату заполнил яблочный аромат.
Посидел так некоторое время, занимаясь дыхательной гимнастикой, а затем, смыв с лица сидр, вновь полностью (с головой) погрузился в воду.
Так куда же в итоге подевался Консультант?
«Он жив! Хотя некоторое время…думаю, весьма продолжительное…пообщаться с ним ты не сможешь. Да и не должна вообще! Я запрещаю! Остальное не твоего ума дело!». — это все, что в тот день удалось выяснить у приемной родительницы (которой очевидно было не до меня и не до моих расспросов, удивительно даже, что она попросту не «сбросила» мой вызов) на его счет.
Впрочем, матушка права, насчет того, что я не должен пересекаться с ним. Нельзя давать недоброжелателям ни малейшего повода для сплетен, которые негативно скажутся на репутации Филатовых и на осколках моей личной. До того момента, как на документе, который узаконит отношения Кайи и Александра, появится моя подпись, я не должен «отсвечивать». А затем, когда и если все завершится благоприятным для меня образом (время на подготовку моего «свадебного подарочка» Блумфельдту и его Семейке стремительно истекает, а «сцену» я еще не приготовил и «фигурки» на ней не расставил), я должен буду устроить все так, чтобы окончательно «исчезнуть с радаров» «уважаемой общественности». Тем более что братец уже на подходе и с его рождением я перестану играть в Семье какую-либо значимую роль. Если у меня получится выбраться из «уравнения» дамы Кристины, конечно.