– Мадам Дюпон вам наливала свою настойку, так? – задал он риторический вопрос.

Янссенс со вздохом покивала. Марк не мог на нее не смотреть. Как же ей шло быть такой: спокойной, улыбающейся, веселой, без выставленных во все стороны колючек. Словно ее тщательно скрываемый внутренний огонь вдруг немного вырвался наружу.

– Вы же ушли всего на полчаса! Вот и отпускай вас после этого без присмотра!

– Но я вернулась, – повторила она. – Как вы велели.

Как вы велели.

«Черт. Черт!..»

Он смотрел ей вслед, как она направляется в подсобку, и пытался вызвать в себе привычную злость, думая о том, что она точно так же улыбалась и старому козлу Жану. Точно так же отвечала. Марк мог бы подумать, что это флирт, ей-богу, если бы не знал уже, насколько она холодна и осторожна с ним. Недотрога, смущающаяся из-за невинных прикосновений, явно опасающаяся мужчин. Жан наверняка выбрал ее еще и поэтому: Янссенс не знала, каким бывает нормальный секс, и принимала его вялые старческие ласки за любовь, считала, что он так о ней заботится, что относится к ней нежно. А старый импотент просто пользовался девчонкой. Жан, уже не способный доставить ей наслаждение, трахнуть ее так, чтобы она забыла о всяких приличиях, чтобы потеряла контроль, чтобы кричала в экстазе, царапая ему спину, просто забирал себе ее юность, ее огонь, ее жизнь.

Какого хрена она согревает собой чужую старость? Ярость вернулась, смешанная с ревностью, соперничеством и неожиданным странным желанием… забрать себе эту девчонку. Украсть ее у старика, спасти от мертвечины, этого эрзаца секса и любви, показать, как все может быть по-настоящему, научить ее, перетянуть на свою сторону…

Каким-то невероятным усилием воли Марк вернулся к досье Боумана: к работе, которая наконец-то стала походить на то, чего ему так хотелось. Что ему было жизненно необходимо, чтобы не сойти с ума в этой сонной дыре.

Списки имен, какие-то непонятные планы. Путаные записи от руки, отпечатанные на пишущей машинке листки, отметки, подчеркивания, вымаранные строчки. Глобализация, распространение биологического оружия, мигранты, план на случай убийства мэра агентом ЦРУ Деккером… Боуман писал о своей готовности. К чему? И о том, что хранилище надежно замаскировано. Хранилище? Какое-то место в лесу, куда он ходил якобы наблюдать за птицами? Но больше ничего, никакой конкретики, никаких координат. Похоже, придется положиться на Янссенс. И как бы его это ни злило, Марк понимал, что если кто и может ему помочь, то только девчонка.

Голова была тяжелая, никак не получалось нормально сосредоточиться. Мысли снова и снова то возвращались к ночному лесу, к грязи на его собственной одежде, то устремлялись к ней, в ее подсобку. Хотелось как-то… поставить точку? Сказать последнее слово? Развеять это наваждение, это ощущение растерянности оттого, что Янссенс, такая улыбающаяся, загадочная, чуть ли не флиртующая, взрослая, просто прошла мимо, а он остался молча стоять и смотреть вслед.

Марк то расхаживал по кабинету, то останавливался у окна и тер лицо руками, то снова садился за стол и листал бумаги. Да чтоб тебя! Невозможно! Пока он ощущает эти отвлекающие флюиды…

Он решительно направился к подсобке и у самой двери налетел на Матье.

– Вот! Тебя я и искал! – тут же заявил Марк. – Я ухожу, ключи у тебя, Янссенс пока работает. Скажи ей, чтоб дождалась меня. Вечером заеду.

Припарковав машину, Марк подошел к старой обшарпанной калитке. Давно надо было покрасить ограду, заняться садом, привести все в порядок, но он все время откладывал. Не мог себя заставить. Чувствовал и знал, что это означало бы окончательно смириться с такой жизнью, признать это место домом.

Он привычным жестом поправил покосившийся почтовый ящик, достал газеты и конверты. Счета и реклама. Поднявшись на крыльцо, открыл тяжелую деревянную входную дверь, в прихожей небрежно бросил кипу бумаг на столик у зеркала. Там уже скопилась целая гора, и, разумеется, вся она вдруг лавиной посыпалась вниз. Символично, черт подери. Он наклонился, чтобы поднять бумаги, и замер. Посреди привычных посланий электрической компании, мэрии и страховой лежал конверт. Абсолютно белый, без адреса, без штампа.

Марк подобрался, уже понимая, чувствуя, что сейчас будет. Как всегда в таких ситуациях, ощущения обострились до предела, стали четкими, ясными, будто многократно увеличенными. В ушах зазвенело, к горлу подкатил ком от волнения. Так. По порядку.

Он надел перчатки, взял конверт. Пошел к себе в кабинет за ножом для бумаг. На столе аккуратно вскрыл заклеенную полосу и пинцетом вынул фотографию. Сердце пропустило удар. На снимке, сделанном с близкого расстояния, были он и Янссенс: они сидели в машине и пили кофе. Она уткнулась в стаканчик, а Марк смотрел на нее.