У них с Каюзаком, когда вместе в казино озоровали, уговор был таков: деньги и риски — Лудильщикова, мастерство — Каюзака, чистый выигрыш — пополам.

Сейчас же наш герой заявил, что весь денежный выигрыш должен у Анри остаться. Ибо во сколько должно оценивать австралийский бизнес американца — никто пока не знает, но в перспективе речь идёт о больших миллионах. Ване с раннего утра прислали две большие кожаные папки. В одной были бумаги о праве собственности, оформлением всех формальностей уже занимались воспитанники во главе с Родионом. Во второй был обнаружен чек на 2.410.000 франков. Иван тут же 10.000 велел передать крупье… чаевые.

И вот упомянутый чек на баснословную сумму Ваня попытался всучить Каюзаку. Но тот выставил перед собой ладони в защитном жесте, мол, ему вся эта авантюра доставила ну просто море удовольствия — он ведь ничем не рисковал! К тому же Иван ему такое доверие оказал — словами не передать!

Так вот и вышло, что приятели по заведённой традиции разделили пополам 2.400.000 франков и те 600.000, что как раз доставил к концу обеда курьер.

Прощаясь, Анри поинтересовался, собирается ли Лудильщиков воскресным вечером в клуб? Ваня задумался. Это было их совместное недавнее открытие — закрытое сообщество, члены которого величали себя интеллектуалами и каждое воскресенье по вечерам занимались тем, что перемывали косточки известным людям, обсуждали события в Университете, в городе, в политике, и даже вели философские беседы. Страсти там кипели нешуточные. Клуб сей посещали профессора и студенты, заглядывали известные маги и некоторые высокие чины. Ходили слухи, что членом клуба состоял сам ректор Ренье, но на собраниях его ни разу не видели. Сообщество носило гордое название «Mеmento vivere, mеmento mundi» (Помни о жизни, помни о мире). Каюзак, в силу своей природной вредности, а также увлечённый процессом доведения до совершенства своего «Великого и могучего» (занимался сам, с Ваней лишь изредка консультировался), весело сократил название до простого «Мунди».

— Заявиться в клуб в это воскресенье? Не думал пока. А что? Там намечается что-то интересное?

— Как это: что интересного? После вчерашнего выступления ректора?! Новые земли знатно проедутся по интересам французов, — на лице Каюзака образовался довольный оскал — уж очень он не любил Париж, город, что загнал его «в бездну отчаяния». — Да и про американцев к этому времени обязательно нароют что-нибудь любопытное.

— Я понял, понял, — Иван затряс головой, и с удивлением почувствовал лёгкое остаточное головокружение. — Знаешь, первое, что пришло в голову — нас же там самих на клочки порвут. А появиться, конечно, хотелось бы. Послушать, как будут измываться над янки, обсуждать игру и моё приобретение. А главное, что мне с ним делать?…

— Ладно, до воскресенья ещё далеко. Сима, иди к нам, Иван уходит.

С моря медленно наползали сиреневые сумерки. Лудильщиков неторопливо шел по набережной, на его локте лежала маленькая женская ручка. Наташа любила гулять именно здесь. Потому что именно здесь… стояла тележка под полосатым зонтом с жареными каштанами. И это был один из самых охраняемых секретов молодой княгини — она любила жареные каштаны…

Но сегодня даже любимое лакомство не доставляло Наталье обычного удовольствия.

— Это грымза вчера мне заявила, — нос девушки был демонстративно зажат двумя пальцами, — «Если ты не будешь уважать традиции семьи, мне придётся ограничить твоё общение с сыном,» — гнусавый голос звучал на редкость противно. — Правда, после приёма мы больше не разговаривали.

— В крайнем случае, — Иван слегка понизил голос, — я просто прикопаю этого американца, и скажу, что так и было! — и с удовлетворением услышал лёгкий фырк со стороны Наташи.

Но беззаботной прогулки не получилось — женщина была то печальна, то злилась, пока, наконец, не попросила проводить её во дворец. Иван вздохнул: как правило, совсем не так их променажи кончались.

Санкт-Петербург встретил Ивана ослепительным сиянием. Утреннее солнце играло бликами в водах Фонтанки, выглядывало из зеркальных витрин всяческих магазинчиков и ресторанов. Лудильщиков взглянул на часы — 10:30, до встречи с Фёдоровым почти 2 часа оставались. Наш герой свернул в переулок и огляделся в поисках зелёной двери. Вот она, а на ней вывеска золочёными буквами «Зелья и артефакты от Высшего Целителя Ивана Лудильщикова». Ваня хмыкнул: так приходит мирская слава.

Он припомнил, как они с Феликсом, устроившись в гостиной Ивановой виллы, рядили, как к продаже новых зелий подступиться помимо прямых поставок на государственных уровнях. Юсупов заявлял, что проще всего отдать всё проверенным торговцам, которые в Европе уже многие годы на него работают. И тут с университетских лекций вернулись дети. Ваня привычно поставил перед ними задачи, которые они восприняли с величайшим энтузиазмом, Феликс внёс пару уточнений — и уже через полгода дело пошло.

Магический продукт, оздоравливающий и продлевающий жизнь на десятилетия, вдобавок стоящий дешевле пяти золотых, всегда найдёт своего покупателя. Воспитанники снабдили флаконы элитной упаковкой и поставили цену в три. И к нынешнему времени через различные алхимические лавки, как в России, так и в Европе, продажи били все рекорды и никаких проблем не доставляли. Лудильщикову нужно было лишь раз в пару недель просматривать отчёты по доходам и расходам да утверждать сметы по расширению бизнеса (ребята под это дело принялись выкупать на имя графа разорившиеся лавки и аптеки и объединять их в поначалу небольшую, а теперь уже весьма значительную, сеть). Но во все эти подробности Иван не вникал. Работает — и хорошо. Только разок поинтересовался у Феликса, почему на вывесках нет фамилии Юсупова? Феликс сделал серьёзное лицо и ответил: «Целитель у нас ты. А в этом случае это лучшая реклама.»

Ваня толкнул тяжёлую дверь, вошёл и огляделся. Места совсем чуть — 5 на 5 шагов. Прилавок мраморный, да небольшая витрина за хрустальным стеклом. Лудильщиков ещё ни разу не бывал в своих лавках. А это вообще была особенная. Первая. Столичная. Ассортимент скромный — четыре вида универсальных зелий, рецепты которых Ваня от баронессы получил. Два вида настоек, несколько артефактов — это дети с Игорем наладили производство в Сарапуле, адаптировав технологии из библиотеки фон Корпфов. На отдельной полке стояла элегантная бутыль стекла кобальтовый синевы, золотые буквы гласили: Водка целебная «Граф Лудильщиков».